Петр Мамонов Сам себя спаси Источник: Профиль Петр Мамонов: "Господь каждому из нас дает идеальные условия для спасения его души: кому – жену сварливую, кому – начальника доброго, кому – три "мерседеса", чтобы он один отдал, а кому – загородный дом и участок".
Петра Мамонова называют "культурным шизофреником" и основоположником жанра "русская народная галлюцинация". Он прошел путь от галлюцинаций к просветленному христианству и сейчас представляет в Московском драматическом театре им. Станиславского свой новый спектакль "Дед Петр и зайцы" – смесь видео, психоделического бренчания на гитаре, бормотания, а также выкриков стихов и неповторимой пластики.
– Петр Николаевич, вы по спектаклю и по жизни – заяц или спаситель, каким был дед Мазай? Почему вы вообще вышли на эту тему спасения?
– Пока я Петр Николаевич Мамонов. Я – делатель. Я ставлю вам вопросы. Пробуждаю ассоциации. Я не выходил ни на какие темы. Я прикололся, вы увидели в этом тему. Это ваше дело. Так мне брякнуло. Вот меня спрашивали когда-то: "Почему "Звуки Му"?" Я отвечал: "Брякнулось мне так, и все". Спасение от чего? Христианство говорит, что спасаться нужно от греха. Что есть грех – написано в Евангелии. Может быть, потом стану зайцем или Мазаем. Заяц, вообще, знаете, какое благородное существо. Я как-то увидел у себя в деревне, чувствую, кто-то рядом, оборачиваюсь: сидит такой, величиной с крупную собаку, уши до потолка. Сидит и смотрит на меня. Заяц – довольно мощный тип. А спаситель у нас один – Господь наш Иисус Христос. А мы можем только помочь ему нас спасти. Человек, верящий в Бога и видящий, что он ничего не может, что он погряз, – это состояние не умеющего плавать, который попал в реку и машет руками: "Тону!" Вот когда человек с Божьей помощью, оступаясь, падая на этой глине, цепляясь за эту осоку, мало-мальски на берег выбрался, он может взять палочку и другому ее протянуть. Но когда один утопающий будет спасать другого утопающего, погибнут оба. Вот и все. То есть я никаким спасением не занят. Я – в положении тонущего.
– Если говорить о современной России – кого больше: тонущих зайцев или тех, кто спасает? Куда страна идет? Или плывет?
– Я не знаю. Я живу в определенном месте, я не социолог, я простой человек Петр Николаевич Мамонов, которому Бог дал какие-то дары, я их овеществляю в какие-то штучки, которые отдаю вам. А вы меня спрашиваете, куда идет Россия. У меня нет взгляда на это, к счастью. Надо быть образованным человеком, чтобы отвечать на такие вопросы. Как называлась наша страна в давние времена? Святая Русь. Что это такое? Это название святой военной дружины, которая борется не с мусульманами или католиками, а со злом в себе. Это самый главный бой. Вот наша национальная русская идея – святость. Но она неудобна – приходится не себе что-то брать, а, наоборот, отдавать. Не хочется – а надо ехать, мама больная – а надо приехать к ней, за ручку взять. Любить друг дружку. Все, что против любви, – все против Бога. Вот и вся идея. А остальное – словоблудие и туфта, не имеющая на себе даже пух куриный. Человеческое – это когда нужно отдать нижнюю рубашку, отдаешь и верхнюю. Это никакой зверь не умеет, только люди. И это прекрасно и очень высоко.
– От чего вы сбежали в деревню?
– Я ни от чего не убегал. Это просто удобное человеческое местожительство. Мне брат-строитель дал участок, огромный гектар с соснами, и я стал там жить. Я сказал: "Хо, конечно, я его беру!" У меня роскошный дом, роскошные машины, я живу как сыр в масле. Ни от чего я не спасался. Я постоянно делаю микроработу по спасению своей микродуши от всяческих грехов, которыми все мы одержимы. Когда ко мне приезжают и говорят: "Далеко вы забрались", я спрашиваю: "Далеко от чего?" И человек замолкает. А ваша жизнь в городе – это же чистый дурдом. Понастроили клеточек, забились в них, как тараканы. Так живут муравьи, насекомые. Люди так не живут. Люди строят дом, ставят его на землю и живут, облагораживая землю и мир вокруг.
– Но вы же жили раньше в городе!
– Да, угораздило меня... ( Мамонов родился в Москве в Большом Каретном переулке. – "Профиль".) Знаете, как ребеночек, когда лежит в утробе матери вверх ногами, а вокруг кишки, думает: "Вот это жизнь".Так и я думал: вот это жизнь – Пушка и Труба (жаргонные хипповые названия Пушкинской площади и подземного перехода под нею. – "Профиль"), центровые все были, вот и добегались все: кто – до белой горячки, кто – до героина, а кто выскочил.
– А вы выскочили?
– Раз жив – значит, выскочил.
– То есть это естественный путь человека, который злоупотреблял алкоголем и марихуаной, к просветлению?
– Во-первых, злоупотреблять нельзя. Можно употреблять или нет.
А Господь каждому из нас дает идеальные условия для спасения его души: кому – жену сварливую, кому – начальника доброго, кому – три "мерседеса", чтобы он один отдал, а кому – загородный дом и участок. Это не моя прерогатива – выбирать. Так получилось. Я просто жил, украшал то место, в котором поселился. Сначала строил маленький домик и заборчик, потом – побольше домик и побольше заборчик. Сам мебель делал, какие-то полки строгал. То, что могу делать сам, делаю сам, что не могу – нанимаю людей. Живу так: встал, кофе попил, и день пошел. Этим надо дать, этим заняться. Никакого православного отшельничества, никаких чудес, просто я теперь живу в провинции, а вы живете в столице. И дай Бог здоровья всем. Никто не лучше, не хуже другого, и нигде не легче. Я хотел бы знать, кто такой Бог.
Говорят, за гробом будет тьма. Нет, рай – это с Богом, Бог – это свет, ад – это без Бога. Никто никого не взвешивает, не жарит. Это просто пребывание в темноте с самим собой, просто без Бога. Вот вы лягте сегодня спать, выключите компьютер, все "пикалки" и полежите в темноте с самим собой. Я так делаю – и понимаю, что я сплошной смрад, гной: и то не так, и сям не так. А ведь дальше будет вечность, где ты не сможешь уже проявить никакой воли: тела нет, воли нет, какими умрем, такими и останемся – либо в свету, либо во тьме. Экзамен придется сдавать: что будем делать в четверг, если умрем в среду? Надо вставать каждое утро перед зеркалом, смотреть на себя и спрашивать: а я вообще хороший парень или так себе? Или вообще прохиндей? Или я порасскажу всякого вам, а потом приду домой, и бабах – вермута. Вот тебе и верующий.
– А когда с вами произошел этот переворот к духовности?
– Это не переворот. Господь открывается. Вера – это дар. Вера – от слышания, а слышание – от слова Божия, сказал Иоанн Златоуст. Лет десять назад владыка Илларион Алфеев через книгу "Духовный мир Исаака Сирина" распахнул передо мною мир божественной любви. Я прочитал нужную книжку – и у меня все сердце открылось. Подумал: "Как я живу?" Знаете, Евангелие до сих пор держит первое место в мире по количеству тиражей. Ну прочти хотя бы. А мы мимо бегаем. Обычно кто-то приходит в церковь, когда случается с ним несчастье: сын умер или ногу отрезало. А чтобы встать утром, посмотреть вокруг: эти прекрасные леса, поля, даже моя соседка замечательная Валентина Адольфовна – все создано Богом. Если сжать все в кулак, тогда свет потечет. А если дыней валяться на диване, ничего не будет. Как мы говорили в молодости, "под лежачий камень портвейн не течет". И вот вставали в шесть утра и начинали бегать – к часу дня уже были готовы. Вот если будешь лежать дыней – такой дыней и придешь в загробный мир. Придешь и скажешь: "Я дыня". "Здрасте", – тебе ответят. Бог скажет: "Ты кто? Я тебя не знаю". Я не хочу так жить. Поэтому комариными шажками хочу приблизиться к царству небесному.
– Россия сейчас из "дынь" состоит?
– Страна – это люди. Николай Васильевич Гоголь сказал: "Общество состоит из единиц". А наша страна – это что? Это народ. Он, конечно, всякий бывает, но я его люблю. Я и сам из этих ребят, которые спотыкались и падали. И до сих пор всякое бывает. Вчера вон опять напился.
Ну, не напился, а зря выпил. Вот молодой человек встает утром – его везде окружают кнопки. Все обеспечено. Нажал на кнопку – и все. Комфорт... Как я в песне пишу: "Чем хуже условия, тем лучше коты". Смысл жизни уходит. Мы были как-то в Сан-Хосе в Силиконовой долине. Там сидит белорусская мафия.
Сидят, разрабатывают продукт. Денег – выше крыши. Сидят с компьютерами в кроватях целый день. Звонят человеку, он по телефону из кровати отвечает: "Сейчас я разрулю". Я спрашиваю их: "Зачем вы пригласили нас, истратили сто тысяч долларов на оплату нашего приезда?" Отвечают: "Скучно". Мы играли для них в их маленьком садике. Делать им нечего вообще. "Ягуар" – кабриолет – открытый стоит с ключами в двери. Я спрашиваю: "Почему?"
Отвечают: "Преступности ноль". У всех все есть. Воровать не надо, потому что дадут большой срок, не дай бог. У потенциального вора такой же стоит во дворе. А дальше что? Ответ – в другом месте. Он есть, но он сейчас не по ситуации. Вот хожу я, об этом думаю, живу – и потом выношу это все на сцену. Человек вообще уязвимое существо. Но это не значит, что нужно лежать.
– Но вы без дела не сидите – строите заборы, прокладываете дороги в деревне, где живете?
– Мне Пашенька Лунгин за "Царя" заплатил хорошие деньги, я отгрохал домину такую, что я там делать буду – не знаю. Мне говорят: строй побольше туалетов. Я спрашиваю: "Зачем?" – "Санаторий будет". Слава богу, будет санаторий детям. С толстыми стенами, с красивыми окнами, с сантехникой хорошей шведской. Но это все игрушки. Не надо к вещам прилипать ни сердцем, ни душой. Как блатные говорят, "в гробу карманов нету". Это все придется оставлять. И надо к этому готовиться. Любишь пластиночки, музыку – а ну-ка, один день не слушай. Как тебе? Ад будет, когда "хочу", а "хочу" – всегда. Это – пламя, которое будет жечь. Лягте сегодня вечером спать, закройте глаза и задайте себе вопрос: "Зачем я живу?" И начните честно себе отвечать. Ради детей – хорошо, но в гроб ты их себе не заберешь. Это тоже твое, часть тебя, но это не жизнь ради чего-то. И чем тогда мы отличаемся от животных, если мы только облизываем своих щенят? Вот каждый, кто просыпается и начинает чувствовать, что ему жить неловко, начинает искать. Я даю ответ только перед Богом.
– То есть надо себя спасать? И тогда страна спасется?
– Конечно. Об этом сказал еще Серафим Саровский: " Стяжи дух мирный, и вокруг тебя тысячи спасутся". А дух мирный – это дух Божий. И приходит он куда? В чистое сердце, освобожденное от страстей – ненависти, злобы, обиды мне, себе. А мы как глухие: развалили всю страну, пытаемся стоить правовое государство бессмысленное.
– Бессмысленное?
– Конечно. Как может быть закон на шесть с половиной миллиардов случаев, да у каждого сотни тысяч ситуаций? Это смешно. Закон есть нравственный. А его не пропишешь на каждого Васю.
– А как же в других странах?
– Я ездил в Америку: за двадцать сантиметров все друг друга обходят. Ты тронул кого-то – заплати ему пять тысяч долларов. Вот вам правовое государство: где человек лежит на улице в центре города, все боятся к нему подойти, потому что потом он может их засудить. Вы хотите так жить? Я – нет. Весь центр города забит адвокатскими конторами, все друг с другом судятся. Я, конечно, тоже гражданин государства, законопослушный. Но над моей душой бессмертной не властен никто вместе со всеми своими смартфонами. Я выбираю из мудрости и смыслов высшие. Вся между ними лежащая муть перестала меня интересовать. Я хочу высшего кайфа. И Господь по милости своей – через труды, страдания, которые и нужны для того, чтобы этого достичь, – мне дает это.
– Если проследить изменение ваших персонажей – от "Такси-блюз" к "Острову" и "Царю", то в сочетании с вашими духовными исканиями ваши роли вас тоже привели к духовному перевороту?
– Замечательный Павел Семенович Лунгин говорил, что есть два типа актеров: есть те, кто перевоплощается, становится кем-то, а есть актеры, которые сами являются личностями и натягивают на себя роль, как рубашку. Она рвется, трещит по швам. Я никогда не перевоплощался ни в кого. Я всегда оставался самим собой. Если роль совпадала с моими жизненными позициями на тот момент, я соглашался на нее. Я никогда никого не "играл". В этом смысле роль царя Ивана Васильевича была очень сложна для меня. Неясно было, как мне это все делать. Она заняла у меня много бессонных ночей. И в этом спектакле я выйду таким, какой я есть, – со всеми своими умениями. Театр тем и интересен и ответствен, что каждый выход на сцену – это что-то новое. Вот спектакль, вот зрители, иди на сцену. И все. Искусству невозможно определить полочку, куда его поставить.
Подлинное искусство, сделанное человеком, – то, за которое кровь проливается. Не просто вышел, что-то сделал – и ушел. Спектакль – это моя жизнь. Вот как я живу, так я и пишу песни, так я двигаюсь. Я не вру. Надоело вранье. Артист – это кровопролитная битва.
– Как вы относитесь к тем, кто уезжает из страны? Сейчас таких много.
– Мои интересы ограничиваются моим забором. Я даже, как настоящий деревенский житель, стал редко выходить из дома. Я купался за весь этот год всего дважды. У меня на участке и собственных дел полно. Я и книжки пишу, и читаю, и песни пишу, и видео снимаю и монтирую с сыном, и в кино работаю, я сплю по пять часов в сутки. Мне некогда думать даже, чтобы ехать куда-то, в какую-то страну. Главное, чтобы нам не мешали.
– Кто?
– Злые дядьки, которые на бабках сидят. Не путины, не буши, а кукловоды. Миром правят кукловоды. Это целый замес. Посмотрите, сколько у них времени свободного отрывается на всякий шум: Путин туда, Путин сюда, Болотная, пойдем – не пойдем, бежать под танки Мышиная возня. Сначала выберись на берег сам, а потом спасай других. А эти люди, вместо того чтобы идти в поликлинику и лечиться, собираются вместе и устраивают палату № 6. Я говорю о процессе в целом – человек, вместо того чтобы направить свои внутренние очи в себя, направляет их вовне. Я думаю о том, что я тону. Я думаю о том, что я отвечу за гробом. Я вижу свою душу, погруженную во грех, и, как умею, рассказываю об этом методами искусства. О том, как победить свой грех и выбраться на сушу. Тонущий человек разве думает о судьбах страны? Нет, он думает, как бы выбраться на берег скорее.
|
