RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
|
|
21 июня 2012 Тимур Щукин Так размыкается круг Источник: http://aquaviva.ru/journal/?jid=23415 Вода Живая Все свои интервью лидер группы "Кино" Виктор Цой давал в советское время, а тогда публиковали в основном ответы на вопрос "когда выйдет следующий альбом", все остальное вырезалось цензурой. В отличие от Кинчева или Гребенщикова, он просто не дожил до возможности поговорить с журналистом открыто и откровенно. Сохранившиеся воспоминания тоже очень мало рассказывают о "метафизической" стороне его жизни. Что остается? Остаются песни – лучшие свидетели вех и устремлений Виктора Цоя, которому 21 июня исполняется 50 лет. Ночные жители "Вместо тепла – зелень стекла,/Вместо огня – дым./Из сетки календаря выхвачен день./Красное солнце сгорает дотла,/День догорает с ним./На пылающий город падает тень". В самой известной песне Виктора Цоя "Перемен!" открывается мир, в котором нет человека. Есть город, который никто не строил, есть календарь, который никто не вводил, – их существование совпадает с естественным течением времени, отмеряемым солнцем. На солнце смотрит поэт сквозь зеленое стеклышко и выносит вердикт "нет тепла... нет огня". Чьего тепла, чьего огня? Очевидно, человеческого. Люди появляются во втором куплете: "Электрический свет продолжает наш день./И коробка от спичек пуста./Но на кухне синим цветком горит газ./Сигареты в руках, чай на столе, – эта схема проста./И больше нет ничего, все находится в нас". Мир освещается большим солнцем, а люди производят свет ночью и только для самих себя. Эти ночные, внемирные жители замкнуты друг на друге. Весь социум сосредоточен на маленькой кухне и никак с большим миром не связан. Перемены, которых "требуют наши сердца", – это, видимо, то, что должно вырасти из множества маленьких ночных кухонных сообществ – большое сообщество "дневного света", которое сможет сделать город местом жительства людей, соединить людей с миром. Но дальше-то ничего не происходит: "Мы не можем похвастаться мудростью глаз/и умелыми жестами рук./Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять./Сигареты в руках, чай на столе./ – Так замыкается круг. /И вдруг нам становится страшно что-то менять". Люди (настоящие, живые, понимающие друг друга), отрезанные родовыми фобиями от большого солнечного мира, продолжают потреблять "сигареты и чай на кухне". Круг, действительно, замкнулся. Лекарство от одиночества Не хочется прилагать по отношению к Цою академический термин "социальная идентичность", но именно поиск этой идентичности – основное содержание почти всех его творений. По свидетельству Максима Пашкова (лидер группы "Палата № 6"), первая, написанная Цоем, песня была "Мои друзья". В ней фотографически зафиксировано душевное состояние поэта на 1981 год. "Пришел домой и как всегда опять один". Одиночество... Этот зверь – один из главных персонажей цоевского "романа в песнях". Поэт по-разному относится к нему: с досадой ("Время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти"), с иронией ("все люди – братья, мы – седьмая вода"; "все кричат, что мы вместе... но не многие знают, в каком"), героически ("Кто пойдет по следу одинокому?.."). В одной из песен Цой доводит идею одиночества до логического предела, показывая, что следствием разрыва всех социальных связей является самоубийство: "Я свой сын, свой отец, свой друг, свой враг,/Я боюсь сделать этот последний шаг". Однако ни насмешка над одиночеством, ни равнодушное принятие его, ни тем более самоубийство не представляются Цою достойным выбором. Он делает ставку на преодоление дурного самостояния: "Я не знаю как бы я жил,/если бы я жил один,/Осень (традиционный "пушкинский" образ одиночества. – Прим. авт.) – это просто красивая клетка,/Но в ней я уже, кажется, был..." Но преодоление за счет чего? В "Моих друзьях" одиночество прерывается вспышками дружеских пирушек. Поэт понимает, что та естественная социальная среда, которую дарит молодость, не может перекрыть душевной пустоты. Но и "взрослые советы" Цоя тоже не устраивают: "Я... очень злюсь,/когда мне говорят, что жить вот так, как я сейчас, нельзя./Но почему? Ведь я живу..." Но если бы Цой остановился на дружбе, как на универсальном лекарстве от одиночества, не думаю, чтобы кто-нибудь вспомнил о нем через 30 лет. Тогда, быть может, отношения между мужчиной и женщиной? Этой теме Цой тоже посвятил несколько песен. В них лирический герой переживает либо влюбленность ("Все не так и все не то,/когда твоя девушка больна"), либо то, что обычно следует за влюбленностью – разочарование ("Ты выглядишь так несовременно рядом со мной"). У Цоя нет и намека на свойственное панк-року презрение к "плотской любви", однако любовь как лекарство от вселенского одиночества ничуть не лучше дружбы: есть ценности более высокого порядка ("Я хотел бы остаться с тобой.../Но высокая в небе звезда зовет меня в путь"). Звездная пыль на сапогах Цой грезит о новой общности совсем другого типа. Это группа людей, объединенных ценностями, ради которых они готовы трудиться. Но это, конечно, не труд в обычном смысле слова, и не "взрослая работа на благо общества", отношение к которой высказано в юмористической песне "Без десяти" ("Я должен придти к девяти на работу свою,/Но сейчас уже без десяти, а я только встаю"). Специфика цоевского социума в том, что его члены готовы положить свои души ради достижения каких-то своих целей. Но не сугубо утилитарных, а каких-то высших. Поэтому образ прихоти, "индивидуального безумия", который встречается у поэта в некоторых ранних песнях ("Я сажаю алюминиевые огурцы/на брезентовом поле", "Я знаю мое дерево в этом городе обречено,/Но я все свое время провожу рядом с ним") с 1988 года исчезает, и его замещает образ боевого братства. Я намеренно не буду цитировать здесь строчек этого периода "Кино", потому что "воинственные" песни Цоя и без того всем известны. В какой войне это братство участвует, ответить очень легко, поскольку Цой написал об этом специальную песню: "... Где бы ты ни был,/Что бы ни делал,/Между землей и небом война". Конечно, поэт-воин и его единомышленники сражаются на стороне неба. Но за что они сражаются? "В наших глазах крики "Вперед!"/В наших глазах окрики "Стой!"/В наших глазах рождение дня/и смерть огня./В наших глазах звездная ночь./В наших глазах потерянный рай./В наших глазах закрытая дверь./Что тебе нужно? Выбирай!". Перед нами три оппозиции, причем в каждой первый элемент является "благом", а второй "злом". Если суммировать смыслы, получится, что целью бытия "боевого" социума является духовное развитие ("Вперед!"), которое заключается в очеловечивании мира (вспомним метафору перехода от ночи ко дню в "Хочу перемен!")и возвращении "потерянного рая", который каким-то образом связан с усыпанным звездами ночным небом. Звезда для Цоя едва ли не главный символ высшего предназначения человека. Она объединяет одиноких и чужих друг другу пассажиров троллейбуса-человечества ("Троллейбус"), она, падая на землю, проникает в человека и делает его удобоподвижным ("Жизнь в стеклах", "Звезды останутся здесь"), она же зовет его "в путь" ("Группа крови"). Звезда в данном случае – это символ божества, причем и с большой и с маленькой буквы, поскольку в поэтическом мире Цоя человек может не только "дотянуться до звезд", но и стать звездой ("Кукушка"). Однако, по мнению Цоя, только человеческих усилий для "обожения" мало, поэтому попытки заканчиваются фиаско: "Он... способен дотянуться до звезд,/Не считая, что это сон,/ И упасть опаленным звездой/по имени Солнце". Сама Звезда должна выйти навстречу человеку. Об этом пришествии Виктор Цой в большинстве случаев говорит полунамеками, скорее не о самом пришествии, а о его ожидании: "Ho я верю, что ты/снова скажешь/эти нескoлькo слов,/и тoгда я гoтoв/оставить след на этом снегу./Я знаю, что мне/не дoлгo oсталoсь ждать,/чтобы снова увидеть/сосны на мopскoм берегу". Пейзаж не имеет географической привязки, это символ Красоты, которая встречает человека на краю земной жизни. Но в конце Цой обещает нам встречу не только с Красотой, но и с Любовью ("Смерть стоит того чтобы жить,/а любовь стоит того чтобы ждать"), с тем, что как раз и является скрепой для нового человеческого сообщества. И все-таки в одной из песен Цой рассказывает не о предвкушении пришествия, а о нем самом: "На теле ран не счесть./Нелегки шаги./Лишь в груди горит звезда./И умрет апрель,/И родится вновь,/И придет уже навсегда./А он придет и приведет за собой весну,/И рассеет серых туч войска,/А когда мы все посмотрим в глаза его,/На нас из глаз его посмотрит тоска./И откроются двери домов,/Да ты садись, а то в ногах правды нет./И когда мы все посмотрим в глаза его,/То увидим в тех глазах солнца свет". С учетом всего сказанного выше, сложно придумать какую-то иную, нехристианскую интерпретацию данного текста. |
 |
РЕКЛАМА |
