Rambler's Top100

RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
постоянный URL текста: http://www.religare.ru/2_76599.html


16 июня 2010

Юлия Балакшина

На пороге "неслыханных перемен"

Движение ревнителей церковного обновления в начале XX века

Источник: http://religion.ng.ru/printed/241652 НГ-Религии

"Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые", – писал Федор Тютчев. Такими "блаженно-роковыми минутами" в истории Православной Церкви России можно назвать события 1905 года, когда созыв Поместного Собора, долгожданное обновление церковной жизни, ее освобождение от синодальной системы и опеки государства казались делом двух-трех месяцев. "Редкий исторический момент русской жизни может быть сравнен с настоящим по обилию событий и вскрывающихся фактов первостепенной важности", – писал 27 января 1905 года журнал "Церковный вестник".

Кружок "тридцати двух"

В 1905 году от Церкви еще ждали тех ответов на жизненно важные вопросы, которых уже не будут ждать в 1917-м... Ждала интеллигенция, освобождавшаяся от позитивизма и открывавшая в мире и человеке метафизические глубины, доступные лишь религиозному постижению. Ждали рабочие, вчерашние земледельцы, лишенные привычного крестьянско-христианского уклада, но еще не утратившие доверия к Церкви и духовенству. Не случайно с петицией к царскому дворцу 9 января они пошли с хоругвями и под предводительством священника. Ждала вся Россия, предчувствуя надвигающиеся на нее "неслыханные перемены, невиданные мятежи". В 1901 году на первом религиозно-философском собрании в Петербурге публицист и общественный деятель Валентин Тернавцев говорил: "Внутреннее положение России в настоящее время представляется сложным и, по-видимому, безвыходным. Все чувствуют это <...> Россия остается теперь сама с собою, лицом к лицу с фактом духовного упадка и экономического разорения своего народа. Пугающая нагота этого факта, общая беспомощность и недоумение перед ним увеличиваются тем, что ждать нового воодушевления гражданского творчества, по-видимому, больше неоткуда <...> Религиозно-общественное возрождение России – к нему как единственному и непостыдному своему исходу должны сойтись все недоумения нашего времени, завершительного не только в истории России, но и всего человеческого рода..."

Критический, переломный момент в жизни Церкви осознавался многими ее представителями. Вопрос ставился так: должна ли Церковь ответить на общественные запросы современности, сказать своим чадам "правду жизни, поведать тайну существования на земле" или целесообразнее злободневные вопросы не затрагивать (чтобы не оказаться в услугах у мира), а "стоять на чистом учении Христовом и проповедовать только идеалы Евангелия".

Среди тех представителей духовенства, которые дерзнули заговорить со своими современниками о мучительных и неотложных вопросах эпохи на понятном им языке, были петербургские священники, вошедшие в историю Церкви под названием кружка "тридцати двух", или Союза (а позднее – Братства) ревнителей церковного обновления. Большинство из них имели академическое образование и были преподавателями Закона Божьего и богословия в различных учебных заведениях Петербурга: протоиереи Константин Аггеев и Иоанн Егоров – в Смольном институте благородных девиц, протоиерей Павел Лахостский – в 7-й гимназии, протоиерей Иоанн Слободской – в Патриотическом институте, протоиерей Михаил Чельцов – в Институте гражданских инженеров и т.д. Это значит, что все они находились в постоянном общении с юными воспитанниками и воспитанницами, умы которых были взбудоражены чтением Ницше, Шопенгауэра, а то и Маркса, и прекрасно понимали, что зазубренные цитаты из катехизиса митрополита Филарета вряд ли помогут молодым людям сохранить веру. Многие из числа "тридцати двух", будучи еще студентами Санкт-Петербургской духовной академии или членами Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви, прошли школу проповеднической и просветительской деятельности в храмах рабочих окраин. Все они считали себя наследниками идей философа Алексея Хомякова, несли в сердцах воспринятое от славянофилов представление о Церкви как о соборном организме, в котором призвана раскрыться каждая личность. Видимо, далеко не случайно богословским и духовным центром кружка петербургских священников задолго до событий 1905 года стал мирянин, один из последних славянофилов – Николай Петрович Аксаков.

Переход столичных священников в публичную и организационно оформленную стадию своего существования оказался связан с событиями Кровавого воскресенья. Петербургское духовенство, задетое за живое январскими событиями, "сошлось на пастырское собрание и не без смущения поставило перед собой тревожный вопрос о какой-то коренной ненормальности своих отношений к жизни и обществу" ("Церковный вестник" № 2 за 12 января 1906 года). Собрание не пришло к единому мнению по ряду вопросов, и, по свидетельству Антона Карташева, ставшего впоследствии последним обер-прокурором Святейшего Синода, наиболее решительная часть столичного духовенства решила образовать группу для обсуждения назревших проблем.

Освобожденная Церковь

Одним из первых деяний новой группы, в которую вошли давно знакомые между собой единомышленники, стал поход к митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Антонию (Вадковскому), первенствующему иерарху Святейшего Синода. Разговор, состоявшийся 14 февраля 1905 года и подробно описанный одним из его участников протоиереем Константином Аггеевым, шел в первую очередь о современном состоянии Российской Церкви, которая в связи с готовящимся законом о свободе совести оказывалась в неравном и несвободном положении. В случае принятия такого закона остальные религиозные общины получали большую автономию, чем государственная Православная Церковь. "Просим Собора всероссийского. Пусть идея соборности прежде всего найдет место там, где она издавна имела его..." – эта мысль рефреном проходила через всю беседу, длившуюся более трех часов. Группа получила благословение митрополита на свою деятельность, приглашение раз в месяц бывать у него для откровенного разговора и решила представить митрополиту ряд записок о необходимых преобразованиях.

Первая из этих записок "О необходимости перемен в русском церковном управлении" (первоначально: "О неотложности восстановления канонической свободы Церкви в России") была опубликована в № 11 журнала "Церковный вестник" от 17 марта 1905 года. Волею судеб именно эта записка поставила перед всем обществом вопрос о необходимости преобразований в Российской Православной Церкви, давно уже обсуждавшийся на закрытых заседаниях кабинета министров и в личном общении представителей церковной и светской власти. Более того, публикация записки совпала по времени с революционным заседанием Святейшего Синода, на котором епископы-синодалы высказались за восстановление в Церкви патриаршества и упразднение синодального правления и должности обер-прокурора. 22 марта адрес от лица "Архипастырей и священников Русской Церкви" о восстановлении патриаршества, основанного на соборном начале, был подан императору Николаю II. Созыва Собора ожидали в мае–июне 1905 года.

Какую же программу изменений предлагал кружок "тридцати двух"? В первую очередь они были озабочены печальным положением Российской Церкви, которая в процессе длительного существования под опекой государства стала утрачивать качества, неотъемлемо присущие церковному организму. В своей записке священники писали: "Только Церковь, свободная в исповедании полноты своего самосознания, во внутреннем строе своем, в служении слова своего, в управлении всех дел своих и всего ей вверенного, только свободно самоуправляющаяся Церковь может поддерживать в совокупности чад своих полную, сыновне чистую веру в себя и в полноте обладать необходимым для осуществления ее божественного призвания голосом, от которого бы горели все человеческие сердца". Освобождение от власти государства было для участников группы "тридцати двух" не самоцелью, а необходимым условием выявления подлинного призвания Церкви, основанием для "восстановления начертанного канонами строя церковного самоуправления", который включал в себя: выборность епископата и духовенства, численное и территориальное уменьшение церковной единицы, "самостоятельную, широко развитую жизнь приходов", повременные Соборы всей Церкви. Главной мечтой и главным требованием группы на первом этапе ее существования был созыв Поместного Собора Российской Церкви. При этом оговаривалось, что "на ожидаемом русском Поместном Соборе, кроме непременных участников его – всех епархиальных архиереев, должны непременно присутствовать выборные от духовенства и мирян".

Еще одной заботой петербургских священников стало "мужественное свидетельство Церкви о правде общественной жизни, безбоязненное исповедание истины и перед высшими, как перед низшими". Участники движения заговорили о том, что Церковь и вера не должны быть палкой для того, чтобы кого-нибудь урезонить, припугнуть расправою на том свете. Наоборот, идея Царствия Божия необходимо приводит "к обязанности действовать – в пределах своего призвания – для реализации христианских начал в собирательной жизни человечества, для преобразования в духе высшей правды всех общественных форм и отношений" (Владимир Соловьев).

"Оттепель" 1905-го

Календарная весна 1905 года стала настоящей "весной" Церкви: многим тогда казалось, что окостеневший под корой синодальной системы церковный организм вновь оживет, подобно старому дубу, на который любовался князь Андрей в романе Льва Толстого "Война и мир". Но созыв Поместного Собора был отложен императором сначала на "благоприятное", а в 1907 году – на неопределенное время. Участникам группы "тридцати двух", которая осенью 1905 года стала Союзом, а в мае 1906 года – Братством ревнителей церковного обновления, пришлось начинать многообразную деятельность, призванную обновить церковную жизнь не волшебной палочкой реформ, а восстановлением опыта веры в человеческих сердцах и опыта церковного общения в среде православных христиан. Поэтому важнейшей практической задачей Союз и Братство считали "возможное содействие возникновению и устройству по крайней мере в каждом городе церковных кружков и союзов из духовных и мирян, считая это наиболее верным и целесообразным путем к тому, чтобы благотворное церковное движение разрослось и охватило всю Русскую Церковь, подготовляя почву для предстоящего всецерковного Собора и для новой жизни и деятельности нашей Церкви".

Так, протоиерей Павел Лахостский стоял во главе Христианского содружества учащейся молодежи, протоиерей Иоанн Егоров возглавил Братство Святого Креста при училище лекарских помощниц, протоиерей Константин Аггеев стал одним из основателей Религиозно-философского общества в Петербурге. Да и сама группа "тридцати двух" не только высказала идею возрождения соборности Церкви, но и сама стала спонтанным выражением этой идеи. Тяга к практическому осуществлению любимых богословских идей нашла отражение в смене названия движения: группа или кружок "частных" лиц – союз как общественная организация – и, наконец, братство как попытка создания "живого, организованного союза, зиждущегося на вере, действующей любовью" (Николай Аксаков).

В 1917–1918 годы многие участники кружка "тридцати двух" стали активнейшими деятелями Поместного Собора Российской Православной Церкви, а в годы гонений на Церковь отдали за нее свои жизни. В сонме новомучеников и исповедников российских прославлены протоиерей Михаил Чельцов, протоиерей Роман Медведь и единоверческий епископ Симон (Шлеев); в Крыму был расстрелян большевиками протоиерей Константин Аггеев.

Движение ревнителей церковного обновления продолжает привлекать внимание исследователей истории Церкви. Все новые и новые документы по истории этого движения попадают в научный обиход, однако с грустью следует отметить, что термин "обновленчество" все еще покрывает собой два явления церковной жизни, стоящие на принципиально различных внутренних основаниях: дореволюционное движение, ставшее внутрицерковной реакцией на неканоничность синодальной системы, и послереволюционное "обновленчество".

РЕКЛАМА