Виктор Хамраев "Хозяевами политической сцены могут стать именно радикалы" Интервью Александра Верховского, директора информационно-аналитического центра СОВА Источник: Коммерсантъ-Власть "Власть" завершает серию материалов, посвященных основным идеологическим течениям в российской политике.* О месте и роли радикализма корреспонденту "Власти" Виктору Хамраеву рассказал Александр Верховский, директор информационно-аналитического центра СОВА, исследующего проблемы ксенофобии в обществе и радикализма в политике.
"НБП исповедует радикализм в чистом виде"
– Почему радикалы вышли на авансцену именно сейчас, когда в стране стабильность? Разве не должен был их звездный час наступить во времена кризиса 1990-х?
– Такая, значит, стабильность. Во время кризиса 10-15 лет назад в стране появились не только радикалы, но и все нынешние партии. Политика тогда была намного живее и динамичнее нынешней, и потому радикальные группировки не особо выделялись.
– А теперь, значит, на безрыбье и рак рыба?
– Если, конечно, подразумевать не исчезновение партий. Они есть, но, если оценивать их не политически, а по-человечески, партии стали вялыми.
– В нынешних условиях не быть вялой опасно для любой партии.
– Но это обстоятельство не в силах отменить протестных настроений, допустим, среди молодежи...
– Которая из-за вялости, скажем, КПРФ идет в нацболы? – Из-за вялости компартии молодые пойдут скорее в АКМ ("Авангард красной молодежи"). В нацболы же они идут не от глубокой приверженности левой идее, а потому, что натуры у них бунтарские. Суть позиции Национал-большевистской партии в том, чтобы радикально оппонировать как политическому истеблишменту, так и массовым настроениям общества в целом. В 1990-х годах доминировали либеральные прозападные установки, и лимоновцы были антикапиталистами, антилибералами и империалистами. А теперь тренд сменился, и у нацболов настрой стал не то чтобы либеральным, но антиавторитарным. Они стали похожи не леваков, хотя империализм им все равно не чужд. Им все равно, в чем быть радикалами, главное – быть ими. В этом смысле НБП уникальная группировка, потому что исповедует радикализм в чистом виде. Все иные радикалы не представляют собой отдельного течения политической или общественной мысли, они непременно связаны с какой-нибудь идеологией.
– С либерализмом тоже?
– Представить себе некую организацию либеральных радикалов не могу. Такое, видимо, невозможно по определению. Разве что есть отдельные личности, которых очень условно можно было бы отнести к либерал-радикалам. Сразу вспоминается Валерия Новодворская, лидер партии "Демсоюз". Но от нее никто не ждет каких-либо практических политических действий радикального толка. Она радикал по эмоциональному складу, пламенный оратор и публицист. Наговорить она может, конечно, всякого, но ничего людоедского не предлагает. Есть еще Борис Стомахин, человек, на мой взгляд, психологически не слишком благополучный. Он выпускал как-то самиздатовский листок от имени какого-то "Революционного контактного объединения", потом листок "Сепаратист". Известность приобрел за счет восхваления чеченских сепаратистов и призывов бомбить Москву. Таким он видел путь к свободе либерально-западного толка – с помощью Басаева и американских бомбардировщиков. Сейчас он в СИЗО, против него возбуждено уголовное дело за призывы к экстремистской деятельности. Но это социальная патология. Этого радикала в стране вообще не знают, да и не должен о нем никто знать. Правда, русские националисты его очень ценят: из-за него они могут утверждать, что все либералы такие, когда скинут маску. – А радикальный национализм не патология?
– При желании и его можно счесть патологией. Но делать это все сложнее, потому что русский национализм практически стал общественно приемлемым явлением.
"Обыватели в принципе не против "России для русских""
– Пока мы имеем лишь усиление ксенофобии и рост числа сторонников тезиса "Россия для русских", что вряд ли можно считать националистическим радикализмом. Ведь нет больше ни "Русского национального единства", ни радикальных группировок в национальных республиках.
– Ксенофобия сама по себе действительно не радикальна. В национальных республиках радикал-националистов почти нет – те, кто был там в 1990-х, поутихли, потому что просто постарели, а молодые новые националисты не появились. РНЕ тоже нет. Однако новые русские националисты появились.
– Скинхеды?
– Да, есть фашисты – нацисты, скинхеды. Но есть и антифашисты – "антифа", которые тоже подраться не дураки. Они бегают за фашистами, скинхеды бегают за ними. Они открытые адепты уличного насилия и не ищут опору во власти или ходы во власть.
– Какой же это радикал, если он ищет опору во власти? Радикал должен брать власть, а не искать ходы!
– Одна из главных особенностей (по другой версии – од но из достоинств) радикалов в том, что они постоянно экспериментируют, пробуют разные идеологемы, нащупывают все новые и новые подходы к болевым точкам. Их поиск без преувеличения можно назвать авангардным, и для него нужны не скинхеды, а идеологи. Если находка бывает удачной, то есть созвучной общественным настроениям, ее довольно быстро усваивает политическая элита, чтобы соответствовать настроениям.
– И что нового нашли радикалы в последнее время?
– Самая главная находка – это Движение против незаконной иммиграции (ДПНИ). Их лидер Белов начинал в "Памяти" у Васильева. И он, и все активисты ДПНИ-радикалы в чистом виде. Они старательно копируют западных крайне правых – французского Ле Пена, австрийского Хайдера, выучившись говорить относительно политкорректным языком. Но в Европе требования к политкорректности намного выше, чем у нас. Поэтому мимикрия наших национал-радикалов настолько прозрачна, что без усилий прочитывается их главная идея – гнать инородцев поганой метлой. Впрочем, формулируется идея такими словами, которые не только не побуждают прокурора завести уголовное дело, но и не отпугивают простого обывателя.
– Наш обыватель не против поганой метлы?
– Социологи оценивают нынешнюю этноксенофобию на уровне 50-60%. Большинство – те самые обыватели, которые в принципе не против поганой метлы и "России для русских", но не хотят ничего для этого делать, да и говорить публично об этом им неловко. Они пассивны, но радикальные требования в чистом виде не поддержат. Поэтому радикал-националисты из ДПНИ нашли выигрышный вариант мимикрии.
– Почему же левые радикалы оказались не такими находчивыми, как националисты?
– Во-первых, люди не воспринимают нынешних левых радикалов, потому что еще помнят прежних – большевиков. Во-вторых, у нас нет массовых антикапиталистических настроений. В-третьих, идейный фон в стране в немалой степени задают люди, которые состояли в свое время в радикальных националистических группах или разделяют их идеи. То же РНЕ было многочисленной организацией, через которую прошли десятки тысяч людей.
– Что значит в данном случае "идейный фон"?
– То, что национализм становится какой-то общепринятой вещью. Многое из того, о чем еще пять лет в приличном обществе никак нельзя было говорить, теперь можно – и запросто. До 2003 года никто бы не решился строить свою избирательную кампанию на агитации против иммигрантов или "южан". А сейчас это происходит довольно часто и без каких-либо последствий для агитирующего. – Неужели радикальные группировки 1990-х были настолько действенными, что смогли обеспечить фон 2000-м?
– Не только они, разумеется. Нынешний фон – плачевные плоды краха интернационализма, всем надоевшего к концу советской власти. На смену ему в России пришел не национализм в западноевропейском смысле этого слова, а сугубо этноцентристское мышление, довольно архаичное по сути. Оно пропитало школьную программу, в университетах преподают зачастую по книгам Льва Гумилева, в некоторых вузах в качестве учебного пособия предлагается даже "Геополитика" Дугина. Словом, интеллигенция усвоил а представление о мире исключительно как о поле этнических битв и уже оттранслировала через образование свое представление обществу. И в этот фон вполне вписывается режим нынешней власти с ее явными имперскими наклонностями. Вот и православие преподносится властью как имперская и этнографическая религия – в духе вручения меча Ильи Муромца президенту Путину.
"Радикалов всего лишь загоняют в подполье"
– Кстати, реален ли у нас религиозный радикализм?
– Настолько же, вероятно, насколько либеральный радикализм. Наше общество после советской власти в целом намного секулярнее любой западноевропейской страны. Политики теперь, правда, демонстрируют свою религиозность, но религиозные группировки в политике занимают то место, какое им и отводится в сугубо секулярном обществе, – на обочине. В частности, выпускается газета "Русь православная", которую можно отнести к православному радикализму. Но этот радикализм-вещь в себе. Он занят обсуждением абсолютно специфических вопросов, которые не могут вызвать широкого общественного интереса. Например, является ли покойный Николай II соискупителем? Имеется в виду искупление грехов русского народа, а через него и всего человечества. Так что говорить о какой-то политической роли православного радикализма не приходится.
– Но в России есть еще ислам.
– А также буддизм, иудаизм и т. д. Очевидно, что для радикальных буддистов или иудеев в России нет почвы. Чего нельзя сказать об исламе, радикальные группировки которого есть на Северном Кавказе.
– Но ведь все они действуют нелегально.
– Верно. Если ты там назвал себя радикальным исламистом, к тебе приходит человек из ФСБ. Арестовывать, может, не станет, но сопровождать будет повсюду. Но сомневаюсь, что жесткий прессинг в отношении радикал-исламистов можно назвать разумным противодействием. Радикалов всего лишь загоняют в подполье. Так было в Кабардино-Балкарии, где власть арестовывала по поводу и без повода всех, кого подозревала в радикализме, а местные муллы не пускали людей в мечети. Так и дошло дело до вооруженного мятежа в Нальчике.
– А как еще власть должна поступать с теми, кто изначально готов взяться за автомат?
– Ну изначально мало кто готов взяться за него. К радикальным исламистам приходят молодые парни, мировоззрение которых еще не устоялось. Им совсем не интересно слушать муллу, который знает лишь обряды и ритуалы, но не имеет ответов на вопросы молодых людей. А мулла радикальной группировки, имея арабское образование, дает ответы на все интересующие вопросы. Значит, нужно сделать так, чтобы ответы находились не только у радикалов.
– Вот только как это сделать?
– Есть лишь два пути не допустить развития любого радикализма, хоть религиозного, хоть этнонационалистического. Первый – давить и сажать. Второй – "выкапывать" массовую опору радикализма. Нужно не запирать существующие этнофобии, а превращать их во что-нибудь иное. Западная либеральная модель предлагает адаптировать иммигрантов, запускать очень сложные мультикультурные процессы.
– Но события последних лет и в Европе, и в США показывают несостоятельность этой модели.
– Да, это сложный процесс с множеством издержек. И есть что в нем подправить. Но там хоть что-то делается и что-то полезное все же происходит. У нас же не происходит ничего. Точнее, наша власть предлагает свою альтернативу: если уж ксенофобских настроений не избежать, то нужно перенаправить их с внутреннего врага на внешнего, против которого и сплотиться всенародно.
– Чем плоха эта альтернатива? – Тем, что она не снимает ксенофобии в обществе. А значит, как только закончится период нынешней стабильности, хозяевами политической сцены могут стать именно радикалы.
История российского радикализма
В постсоветской России деятельность радикальных политических организаций становилась наиболее заметной во времена внутриполитических потрясений.
Во время событий сентября-октября 1993 года в Москве именно члены радикальных национал-патриотических организаций, прежде ограничивавшиеся относительно мирной пропагандой своих идей, стали самыми активными участниками вооруженного сопротивления "ельцинскому режиму". Ядром боевых отрядов, формировавшихся тогда в осажденном Белом доме, если верить правоохранительным органам, были активисты Фронта национального спасения Ильи Константинова, Союза офицеров Станислава Терехова и "Трудовой России" Виктора Анпилова. На этом основании все три лидера были позже арестованы (в начале 2004 года их амнистировала Госдума), а их организации запрещены указом президента Бориса Ельцина. В середине 1990-х годов Кремль, озабоченный проблемой сохранения власти, пытался подвести под обвинения в политическом экстремизме своих главных оппонентов из КПРФ, но эта попытка не удалась. Зато уже после победы Ельцина на президентских выборах-1996 в России резко активизировались "настоящие" радикал-националисты в лице "Русского национального единства" во главе с Александром Баркашовым. Самым нашумевшим их мероприятием стала акция в Москве в январе 1999 года, когда 200 баркашовцев беспрепятственно промаршировали по столице, выкрикивая свои лозунги. А осенью 1999-го Баркашов возглавил на выборах в Госдуму список движения "Спас", которое было лишено регистрации лишь большими усилиями Минюста во главе с нынешним генпрокурором Юрием Чайкой. По мере укрепления выстраиваемой Владимиром Путиным управляемой демократии Кремль научился отсекать от выборов самые неблагонадежные партии, допуская в большую политику лишь не слишком радикальных националистов вроде блока "Родина". Однако радикалы тут же нашли внепарламентские формы самовыражения, не требующие одобрения властей. Лидерами в этом жанре стали официально не зарегистрированные Национал-большевистская партия Эдуарда Лимонова (НБП) и Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ). НБП взяла на вооружение самый эффектный, хотя и весьма сомнительный с точки зрения закона метод – силовой захват различных государственных учреждений вроде приемной администрации президента или Министерства здравоохранения и социального развития. А активисты ДПНИ не только стали главными участниками скандального "Правого марша" по Москве 4 ноября прошлого года, но и, по данным СМИ, сыграли активную роль в митингах, вылившихся в антикавказские погромы в карельской Кондопоге в сентябре 2006-го.
* Материал о левой идее см. в N 29, о либерализме – в N 31, о консерватизме – в N 33, о национализме – в N 35.
"Радикализм на Кавказе будет только усиливаться"
По мнению руководителя отдела социально-политических исследований "Левада-центра" Льва Гудкова, хотя большинство россиян осуждают агрессию, политические перспективы у российского радикализма все-таки есть.
Радикализм в российской действительности присутствует как некий фермент плюрализма, сопровождающий политику даже в условиях "управляемой демократии". На ближайших выборах радикалы могут рассчитывать на 1-2% голосов в лучшем случае. Реальной силой радикализм может стать при трех обязательных условиях. Первое – полная дискредитация государства в глазах общества, признание его коррумпированным и антинародным. Второе – идеологическая база. Обязательным элементом идеологии должен быть проект будущего – утопия, оправдывающая насилие ради достижения общих благих целей. И третье – наличие действенной организации, нелегальной или полулегальной, или хотя бы ее элементов. Все три этих условия сложились сегодня только на Северном Кавказе. Там большинство населения считает государство слабым и коррумпированным, приватизированным местной властью. При этом есть определенные идеологические проекты, предлагающие консолидацию общества на религиозной основе. И есть, конечно же, сеть неформальных организаций, которые пользуются определенной поддержкой населения. Полагаю, радикализм на Кавказе будет только усиливаться – и тем быстрее, чем жестче и топорнее будет политика федеральных властей в этом регионе. На остальной же территории страны можно обнаружить пока только одно из условий, обеспечивающих успех радикалам, – устойчивую дискредитацию государства и власти на всех уровнях. Причем, с одной стороны, в обществе действуют факторы, которые отчасти подавляют радикализм: апатия, привычка приспосабливаться – в общем, так называемое русское долготерпение. Но, с другой стороны, есть взрывы на Черкизовском рынке, расследование которых указывает на элементы организации. А распространенность скинхедов позволяет предположить, что предпринимаются попытки создать сеть нелегальных организаций националистического толка. Очень тревожным признаком надо считать и то, что в подобные движения втягиваются не люмпены с окраин и маргинализованная молодежь без социальных перспектив из хронически депрессивных регионов. Втягивается студенчество, то есть молодежь с социальными ресурсами и перспективами. В стране сложились условия для распространения русского нацизма, пока еще слабого.
Впрочем, большинство населения осуждает любые формы открытой агрессии, хотя и проявляет солидарное с радикалами отношение к иммигрантам, Западу, олигархам. Кроме того, большинство россиян боятся, что их вовлекут в какие-то авантюры. Ведь агрессия одних экстремистских групп может вызвать ответную агрессию других, а страдать в этой войне будут простые люди. В том, что страдания будут неизбежны, уверены две трети населения, полагающие, что власть не в состоянии защитить их, в частности, от терактов. 57% опрошенных опасаются, что радикальными группировками могут воспользоваться политические силы, стоящие сегодня у власти, которые попытаются сделать из них отряды погромщиков наподобие хунвейбинов или штурмовиков. Наибольшие опасения вызывают национал-патриотические молодежные объединения: 45% россиян пугают скинхеды и фашисты, 24% опасаются нацболов Эдуарда Лимонова. Остальные группировки вызывают намного меньший страх: 6% указывают на "соколов Жириновского", 2% – на "Авангард красной молодежи". А наибольшее сочувствие радикальным группировкам и настроениям наблюдается в правоохранительных органах.
18.09.2006
|
