RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
постоянный URL текста: http://www.religare.ru/2_25288.html

25 января 2006

Александр Кырлежев

Отказ от Европы

Христианство и европейская цивилизация

Источник: Газета "Русская мысль", № 4211, 26 февраля – 4 марта 1998 г.

Выступая в Париже в январе 1988 года на международном симпозиуме, посвященном культурной идентичности Европы, Мераб Мамардашвили кратко так описал эту "идентичность": первый ее элемент – "греко-римский мир", то есть, с одной стороны, "артикулированное пространство мысли", а с другой – "социальная или гражданская идея"; второй элемент – Евангелие, говорящее, что в человеке есть "внутренний голос или слово", следование которому позволяет человеку, с помощью Бога, идти по своему пути, действовать, творить историю. Отсюда и европейское понимание того, что "человек – это прежде всего постоянное усилие стать человеком".

Мамардашвили не был религиозным философом, однако он, на наш взгляд, точно описал существо европейской цивилизации, различив в ней не только социокультурные элементы, но и религиозную составляющую, которая значима и сегодня, хотя может проявляться иначе, чем в прошлом.

Предложенную выше общую схему можно несколько видоизменить и заострить. И тогда основными конститутивными элементами или "столпами" европейской цивилизации, говоря символически, будут: "греческое мышление", "римское право" и "еврейская вера".

Встреча, соединение и взаимопроникновение этих элементов или сил дали в конечном счете новое качество – христианскую цивилизацию, которую в определенном смысле можно отождествить и с христианством как таковым, поскольку последнее, будучи по определению "религией воплощения" (а не просто "верой" или "мистической школой"), немыслимо без своей исторической и культурной плоти.

В первые века христианской эры происходил двойной процесс эллинизации новозаветной библейской Вести и христианизации эллинизма. Если в религиозном отношении Христос пришел к "погибшим овцам дома Израилева", то в историческом – в позднеантичную средиземноморскую "ойкумену", где и произошло распространение и становление Церкви. В этом смысле выражение "полнота времен" относится не только к моменту библейской "истории спасения", но и к эпохе духовной зрелости греко-римского мира – мира, исторически пребывавшего в стадии упадка и старения, но вместе с тем готового воспринять христианское благовестие о Новом Завете Бога и человека.

В чем была эта готовность? Не только в угасании религиозной энергии язычества, но и в цивилизационных возможностях, которыми обладала европейская античность, исторически призванная дать культурную "плоть" для Благовестия, принесенного в мир Воплотившимся Словом. Встреча Европы и Христа стала встречей старой культуры и новой веры, "политической" организации жизни (в смысле греческих понятий polis и politeuma) и библейского религиозного вдохновения (в смысле еврейского ruah – "дух").

С другой стороны, это была встреча греческого "любомудрия" (philosophia) с еврейской Премудростью, которую Господь положил в начало путей Своих (встреча, подготовленная еще Септуагинтой и Филоном Александрийским). Греческая философия не просто передала христианскому богословию, развивающемуся на библейской основе, язык и интеллектуальный инструментарий. Христианские мыслители имели дело не только с философской традицией, но и с живым мышлением – достаточно вспомнить, что "отец христианского богословия" Ориген был современником неоплатоников, мысль которых была творчески усвоена, хотя и кардинально переработана христианскими учителями "золотого века" патристики.

Взаимодействие Церкви и "мира" в области права очевидно – сначала на Востоке в эпоху Юстиниана (VI век), а затем на Западе в XII веке (известно, что кодификация церковного законодательства послужила возрождению римского права в Западной Европе).

И можно без колебаний сказать, что наиболее важным и существенным результатом взаимодействия "греко-римского мира" и библейской Вести о Вочеловечившемся Боге стало европейское понимание человеческой личности, чуждое как дохристианской античности, так и нехристианским религиям и культурам. Речь в данном случае идет о конкретной, "конечной" личности, обладающей качеством бесконечности, которое присуще представителям "рода человеческого" – всем и каждому. Иными словами, личность в европейско-христианском ее понимании является бесконечно ценной, "богоподобной", но не только в перспективе вечности и совершенства, но и в ее земном, эмпирическом состоянии. Ибо Христос умер за грешников, а не за праведников.

Европейское Возрождение положило начало длительному процессу отчуждения Европы от христианства, от Евангелия Христова – во имя того понимания Человека, которое возникло и утвердилось именно благодаря христианству. В этом парадокс и трагизм европейской секуляризации, которая была именно секуляризацией христианского в европейской культуре. "Мысль" и "право" стали освобождаться от Авраамовой и Христовой веры, а место последней заняла вера в "исторический прогресс" – науки, технологии, социальной организации. "Христианская цивилизация" дала трещину, и сегодня, в эпоху конца квазирелигиозной веры в прогресс "человеческого, слишком человеческого", мы оказались в абсурдной ситуации: "Европа" – без третьей составляющей, без вечности, присутствующей в конечном, посюстороннем мире. Европа без Бога – не как "символа слабости", а как "измерения высоты и глубины", как в экзистенциальном смысле предельного term of reference, как абсолютной точки отсчета для всего "человеческого".

Но в этой новой историко-культурной ситуации христианство сохранилось благодаря своему собственному основанию – Богу, о Котором благовествовали Авраам, Христос и все европейские святые. Христианство – живет, но в тени, как бы в зазеркалье новоевропейской цивилизации. Сегодня оно живет, по существу, в отрыве от своей "плоти" – от себя самого. Христианство как бы раздвоилось, впало в "исторический обморок". Оно не умерло, ибо не умер Бог библейского Откровения, но оно в значительной степени замкнулось в "религиозной практике", потому что не в силах прорвать блокаду "мира сего", который, однако, доныне несет на себе следы "христианского мира". Ибо, как любил повторять о.Александр Шмеман, новые истины "постхристианской цивилизации" суть не что иное, как обезумевшие христианские истины.

В эпоху разведения (часто нарочитого) жизни религиозной и жизни принципиально светской не так просто понять существо той европейской цивилизации, о которой идет речь. И люди верующие, и люди неверующие (или равнодушные), как правило, болезненно относятся к любому сращению, симбиозу религии и ныне "свободной" от религии культуры: первые боятся вторжения секуляризма в область веры, вторые – того, что религия будет навязывать им Бога и диктовать свои жесткие правила. Таким образом, расщепление "христианской культуры" не только сохраняется, но поддерживается и усугубляется. "Светские", как правило, вообще не хотят никакой религии, во всяком случае усиления влияния Церкви в обществе. "Религиозные" часто склонны именно религиозно отрицать все или почти все "постхристианское", сложившееся в эпоху секуляризации: идеи и "философии", общественные институты, культурную практику, поведенческие ориентиры. Все это кажется заведомо испорченным, "неправильным", поскольку возникло уже в отрыве от христианской Церкви или в прямом противостоянии с ней.

Именно поэтому проблема "христианской цивилизации" есть не только вопрос об отчуждении "мира" от христианства, но в равной мере и об отталкивании "Церкви" от "мира людей" (и культуры в том числе), который является ее исторической плотью.

Вопрос не в том, чтобы вернуть Бога в мир, из которого Он никогда не уходил. Вопрос в том, чтобы восстановить – по необходимости на новом уровне и в новом качестве – целостность христианской цивилизации (а следовательно, и самого христианства), которая даже в своем нынешнем постхристианском состоянии является именно пост-христианской, содержит в себе плоды воплощения Евангелия в "плоть человеческого мира".

А это означает необходимость нового языка и нового действия, которые бы "снисходили" к тем формам, что стали привычными и господствующими в современной культуре. Это – не предательство, а икономия, "домостроительство спасения". При этом икономия (dispensatio) не требует отказа от того ригоризма, который выражает существо заповеди и призыва Бога. Так называемый "современный человек" боится не столько ригоризма (часто именно его он и желает, именно ригоризма ему и недостает), сколько вторжения внешнего авторитета в живые "фибры души" – в тот последний "оплот" человеческого, который ему оставлен в обществе тотальной регламентации мыслей и чувств.

"Современный человек" – не менее человек, чем люди всех времен и народов. Он готов многое отдать на откуп современной "технологии жизни", но Бога он оставляет "для себя" – "про запас". Именно поэтому в массе своей он не любит институциональной, традиционной Церкви, претендующей на то, чтобы быть "институтом духовности", встроенным в мир "социальной обыденности". Если он и думает о Боге, то как о Том, Кто неподвластен "технологиям жизни", – и в этом есть скрытое уважение свободы Бога и потенция адекватно воспринять и понять Евангельскую Весть.

С одной стороны, Бог слишком часто был предметом человеческих манипуляций. Его слишком часто отождествляли с потусторонней Властью, которую можно использовать в посюсторонних целях.

С другой стороны, Бога христианского Откровения не менее часто использовали как мотив и стимул для более или менее радикального мироотречения, для бегства от плоти, в том числе и культурной – как будто евангельский "догмат" Слово плоть бысть не имеет ничего общего с христианской "духовностью".

Обе тенденции ложны и по существу еретичны. Бог присутствует в мире так, что, парадоксальным образом, блудницы и мытари вперед нас идут в Царство Небесное (Мф 21:31). Бог, если Он присутствует и действует, то – "недоуменным" для "правильного ума" образом. И наша ревность не должна подавлять в нас уважения к свободе Бога, оставляющего 99 овец, чтобы отправиться на поиски одной заблудшей. "Заблудшей" не в смысле ее внешней "нецерковности" или "нехристианскости", а в смысле ложного направления ее личностного пути, угрожающего ей потерей личности, созданной по образу Самого Бога.

Только то христианство, которое уважает "культурную плоть мира", существующие способы мышления и социальной организации (как это было в начале христианской истории), может благовествовать в мире и одновременно сохранить само себя как христианство. Христианство, прямо или косвенно отказывающееся от других составляющих христианской цивилизации, обречено на историческую смерть, потому что оно искажает самое Новозаветную Весть о Богочеловеке и Церкви как Его Теле в истории.

Без строгого мышления (прежде всего богословского), учитывающего как культурно-историческую обусловленность всякого мышления, так и "уловки" языка, христианство превращается в "утробную" религиозность, которую вполне можно исчерпать средствами религиозной психологии, или же в "племенную", этническую религию "нашего Бога".

Отказываясь от правового принципа, от земного суда, призванного защищать каждую личность на основе принятых юридических норм (апостол Павел не пренебрегал своим римским гражданством), христианство превращается в религиозную деспотию, где правит "человеческая власть", понятая как право людей, апеллируя к власти Бога, судить "здесь и теперь" личность любого "маленького человека".

Наконец, вне контекста библейской Авраамовой веры христианство превращается в языческое идолопоклонство (всегдашнее искушение ветхозаветного Израиля), в "святыню", которая выше отдельного человека, или же в безличностный "мистицизм", подавляющий свободу человеческой личности.

В России в последнее время мы видим множество свидетельств сознательного и подсознательного отказа от "европейской христианской цивилизации" со стороны тех, кто выступает за усиление роли религии в обществе с подчеркнуто христианских или православных позиций. Эти выступления становятся все более агрессивными, а их участники и сторонники – все более "непримиримыми" в отношении к европейским ценностям. Общему наследию христианской Европы противопоставляют ценности местные и региональные: "русские" или "восточные". Необходимость защищать права человека, сам правовой принцип организации общества, равно как и необходимость серьезно осмыслить сложную ткань современной культуры, найти свои ответы на вопросы, которые ставятся и обсуждаются в контексте современной мысли, – все это не только не признается многими верующими людьми, но считается опасные путем, ведущим в сети Антихриста. И уже совсем неуместными на этом фоне представляются разговоры о том, что многовековая христианская традиция в условиях нынешнего двойного кризиса религии к культуры нуждается в новом осмыслении с точки зрения евангельских приоритетов, сущностной Вести о библейском Боге, Который – помимо всех возможных Его рукотворных образов – Собственной Персоной явился в мир, став его участником в качестве Сына Человеческого.

"Отказ от Европы" грозит русскому христианству разрывом с традицией. Ибо не только западноевропейское, но и византийское духовное наследие невозможно понять и творчески освоить вне триединой полноты, характеризующей христианскую цивилизацию прошлого.

С другой стороны, такой отказ связан с установкой на защиту и сохранение узко религиозных ценностей, делает невозможным плодотворное – столь необходимое сегодня – участие "христианской составляющей" в строительстве посткоммунистической России, быть может, в своем нынешнем состоянии более восприимчивой к Евангельской Вести, чем благополучные западные христианские страны. Можно также предположить, что одной из серьезных причин безобразности многих результатов, которых сегодня достигла Россия, пытаясь превратиться в полноценное европейское общество и государство, является ущербность самого плана, а именно отсутствие в нем того вертикального измерения, которое сообщает значение всем горизонтальным усилиям людей. Но не просто вертикального, выделенного и оторванного от измерения горизонтального, а именно соединенного с последним, образующего с ним основу сложной цивилизационной структуры. Два эти измерения должны взаимодействовать, дополнять и корректировать друг друга – только так христианство участвует в плоти мира, дает ему новое качество.

Отказываясь от "Европы" и от "цивилизации", христианство теряет некогда завоеванный им "мир" и одновременно – себя. И только вернувшись в цивилизацию – такую, какова она есть сегодня, – христианство может надеяться, что "современные люди", лишенные абсолютной и в то же время вполне личностной (Бог – Триединство Личностей) "точки отсчета", снова откликнутся на зов и призыв Бога понять себя как ипостаси тварного космоса, цель и судьба которых – вечная жизнь в Царстве "невечернего дня".