Философия – дело частное Беседа с профессором Мироновым Владимиром Васильевичем, деканом философского факультета МГУ, заведующим кафедрой Онтологии и теории познания
Владимир Васильевич, расскажите, пожалуйста, о целях IV-го Философского конгресса, почему именно философский факультет МГУ стал базой для его проведения?
Первый российский конгресс состоялся в Санкт-Петербурге, второй конгресс проходил в Екатеринбурге, третий – в Ростове, и, в конце концов, надо было вернуться в Москву, поскольку наш конгресс носит обобщающий характер. Мы посмотрели, как эти мероприятия организуется в других регионах, и с учетом их опыта решили провести у себя. Ясно, что если конгресс проходит в Москве, то наиболее мощная структура с философским багажом – это наш философский факультет. Достаточно сказать, что мы возглавляем УМО всех факультетов России, поэтому сам бог велел проводить конгресс на территории университета. К тому же мероприятие совпало с 250-летием университета, и 250-летием философского факультета, который был в основании его изначально.
Какие первые итоги? Во-первых, консолидация философов. Людям необходимо встречаться, беседовать. Мы даже не ожидали такого – у нас выходит пять томов тезисов. Всего на них подано четыре тысячи заявок.
А каков географический охват?
Фантастический. Понятно, что вся Россия, начиная с самых дальних регионов. Плюс огромное количество участников из стран СНГ – даже удивительно, они воспринимают себя частью единого образовательного пространства. Более 120 человек приехало из дальнего зарубежья, включая таких как Свасьян – переводчик Ницше. Он уехал в свое время в Швейцарию, проживает теперь в Базеле. Вчера его лекция собрала триста человек. Сегодня читает Зиновьев – тоже ожидается ажиотаж, будет присутствовать телевидение. Поэтому конгресс проходит интересно.
Что любопытно – все пленарные доклады, включая доклад ректора, посвящены так или иначе информационному пространству, его становлению и развитию, и тому влиянию, которое оно оказывает на культуру.
Второе, люди уходят от политизации. Немножко мы даже боялись ее первоначально – все-таки Москва, сами понимаете. Но разговор идет на хорошем рефлексивном философском уровне. Философия и должна быть немного отстранена, ее задача – рефлексировать, анализировать, рассуждать, она должна быть спокойной.
Владимир Васильевич, каково социальное измерение философии в современном мире? Востребована ли она?
Тут могут существовать разные точки зрения. Можно сказать, что идеологии сегодня нет, и в этом смысле философия – дело частное. Однако сейчас нас призвали к поискам национальной идеи, и обращаются тут к философам. Другое дело, что в стране плюрализм, каждый предлагает, что хочет. Я к выдумыванию национальной идеи сверху не очень хорошо отношусь. Она сама вызреет, когда это будет необходимо.
Но, действительно, была сменена парадигма. Ушла философия, которая была ограничена жесткими рамками. Я очень положительно отношусь к марксизму. Это мощнейшая концепция, но при одном условии – если бы она не была абсолютизирована и не была введена в ранг идеологии. Боле того, это ей во многом повредило. В результате сегодня Маркса отбрасывают. Хотя он во многом прав и в своих прогнозах.
А насчет востребованности есть два аспекта. Первый – конкурс на философский факультет порядка шести человек, молодежь к нам идет. И это при отсутствии государственного распределения, да и студенты знают, что не будут работать по специальности – низкие зарплаты. Тем не менее, люди приходят, и великолепно потом трудоустраиваются в масс-медиа и т.д. Почему? Потому что философия дает то, что Ясперс называл когда-то способностью к коммуникации. И оказывается, что это первично. Уйдет ли философ в журналистику, уйдет ли он в бизнес, везде коммуникация оказывается первейшей. Это и раньше осознавалось. Например, Валдис Пельш окончил философский факультет, как и Арина Шарапова, Ирина Богушевская, сейчас Земфира учится, кстати говоря, на первом курсе. У нас всего 10% распределяются работать преподавателем. Остальные устраиваются "получше". В регионах ситуация другая – большая часть все-таки идет на преподавательскую работу. Так что в этом смысле востребованность есть.
Ест еще один аспект. Дело в том, что мы оказались сейчас на сломе культурных парадигм. Это очень серьезная проблема. Если раньше культуры взаимодействовали между собой отдельными сегментами, и область непересекаемого была интересной для интерпретации, для перевода, то сегодня единое информация навязывает свои стандарты – единый язык, единый стиль общения, единая пища, единые стереотипы поведения. Все знают кто такой Микки Маус, но не знают героев собственных сказок. Мы оказались на переломе ценностей. Изменения, которые бомбардируют культуру, очень сжались во времени. Если раньше жизнь человека умещалась в максимум одно изменение культурной парадигмы, то теперь наоборот – многократные культурные изменения на протяжении жизни одного человека. Сравните сегодняшний день с тем, что было двадцать лет назад. Я прогнозирую, что роль философии в анализе слома ценностей, особенно, когда изменится кадровый ее состав, будет очень значительна. И плюс к тому – мы вышли на очень хороший контакт с западными философами. У нас нет сейчас "бзика", что вот "они все знают, а мы ничего не знаем", как это было сразу после перестройки. Сюда к нам и Кристева приезжала, и Гадамер. Оказывается, что мы говорим на одном языке и прекрасно друг друга понимаем, имея общие проблемы. Я думаю, будущее у философии очень хорошее.
А как обстоят дела с изучением религии в философском плане?
Здесь надо различать три вещи – религию как таковую, теологию, и философию религии. Религиоведение ближе к третьему. Кстати, философия религии не всегда может приниматься теологами, потому что у них совершенно разные задачи. У нас господствует скорее французская модель, поскольку изучение религии носит сравнительный характер. На факультете работают крупные теологии, преподают на полставки наши православные деятели, представители других конфессий. Но отношение к религии именно такое – мы изучаем ее как один из важнейших феноменов культуры, вот и все. Я, кстати, являюсь противником введения теологии в вузы. Во-первых, мы многоконфессиональная страна, во-вторых, непонятно, куда пойдет теолог с дипломом светского учреждения? А религиоведение (при хорошем кадровом подборе преподавателей) – это дисциплина, которая востребована. Наши религиоведы идут в консультанты госорганов, например.
Какие философские школы в сейчас существуют в России? Чьи имена на слуху? Нет ли эклектизма?
Эклектизм, конечно, присутствует. Такова специфика философии как дисциплины. Оценить философию сегодняшнего дня изнутри – кто кем будет? – очень трудно. Поэтому я спорил с одним известным академиком, который говорил, "среди вас не видно новых Гегелей". Гегель, кстати, переживал, к нему на лекции не ходили студенты. Оценка "кто есть кто?" – дело будущего. Но, тем не менее, некоторых людей, которые имеют свои школы, я могу назвать. Например, если брать наш факультет, это Майоров – специалист по Средневековью, который выпустил недавно новую книгу, совершенно блестящую, где он по другому рассматривает возникновение философии. Он утверждает, что современная философия пошла по технологическому пути Аристотеля, а не по пути Платона. Он имеет свою школу, популярный преподаватель, блестяще читающий лекции. У нас есть направление того же Зиновьева. В области социальной философии – мощнейшая школа Момджана, в области этики – Гусейнов, в области политологии –Шестопал. Тут не могу не отметить нашего Сергея Маркова. Традиционно развита школа логики, которую представляет Владимир Ильич Маркин.
А кто по религиоведению?
Я бы не выделял сейчас кого-то особенно яркого, поскольку она у нас немного традиционна, но есть хорошие специалисты. Из молодых ребят – Рязанова, Козырев, больше склонный к православию. Вопрос в том, что "школа" требует долгих бесед, разговоров, а сегодня преподаватели поставлены в условия выживания, что заставляет их подрабатывать. Они объективно меньше времени проводят в беседах, а бегают по лекциям, чтобы прокормить семьи.
Беседовал Максим Артемьев, "Новая Политика"
|
