Писатель Юрий Поляков: "Российский театр боится хорошей современной пьесы, как импотент – страстной женщины"

У конфликта вокруг МХАТа им. Горького новый поворот. Президент МХАТа Татьяна Доронина написала письмо президенту РФ с просьбой "изгнать" из театра худрука Эдуарда Боякова и его команду. Мнением о том, почему театральная сфера порождает столько разногласий, с "Культурой" делится драматург, прозаик Юрий Поляков.

– Можно ли сказать, что в последнее время ваше внимание сконцентрировано больше на театральной сфере, чем на литературной?

– Нет, думаю, напротив, драматургией я стал заниматься гораздо меньше. Для сравнения: за последние пять лет я написал и выпустил два романа – "Веселая жизнь, или Секс в СССР" (2018) и "Совдетство" (2021) и только одну пьесу – "В ожидании сердца" (2019). Кстати, именно так, "В ожидании сердца", называется недавно вышедший десятый том собрания сочинений (АСТ), куда включены все десять моих оригинальных пьес, начиная со "Смотрин" и "Левой груди Афродиты". Возможно, этим круглым числом я и ограничу свою драматургическую работу.

– Почему же?

– По правде говоря, то состояние, в котором ныне пребывает наш театр, не вдохновляет на сочинение новых пьес. Поясню метафорически: вообразите девушку, которая готовится к конкурсу "Умница-красавица". Она читает книги, развивается, ищет свой стиль, работает над внешностью, а когда предстает перед жюри, выясняется, что концепция изменилась, конкурс теперь называется "Тупая уродина". И что? Я, конечно, несколько окарикатуриваю ситуацию, но, по существу, так оно и есть. Нынешнему театру не нужны хорошие пьесы, он даже из шедевров Чехова умудряется слепить эпатажное занудство.

– В каких театрах сейчас идут ваши пьесы?

– Пока еще во многих. В Москве – в Театре Сатиры более 15 лет идет комедия "Хомо эректус" в постановке А. Житинкина, близится 400-й спектакль. В театре Российской Армии почти столько же играют с успехом мою мелодраму "Одноклассница" в постановке Бориса Морозова. К слову, его уход с поста главного режиссера Театра Армии – серьезная потеря, которая уже, на мой взгляд, сказалась на уровне этого творческого коллектива. В театре Всеволода Шиловского поставлены сразу три мои пьесы: "Одноклассница", "Золото партии" и "Чемоданчик". В губернских театрах меня тоже активно ставят: Ставрополь, Симферополь, Хабаровск, Нижний Новгород, Самара, Владивосток, Рыбинск, Липецк, Мурманск, Владикавказ, Чайковский, Ростов-на-Дону, Иркутск, Пенза, Новосибирск, Тула... Играют мои пьесы в странах СНГ и в Дальнем Зарубежье. Эта широкая география отражена в афише моего (единственного в своем роде) авторского фестиваля "Смотрины", проходившего в Москве в 2015 и 2019 годах. Приезжали и показывали постановки моих пьес коллективы со всей России, из Венгрии, Казахстана, Армении. Готовим "Смотрины-3".

– В романе "Грибной царь" бывшая актриса жалуется, что современные режиссеры умеют только уродовать классику. Это действительно так? Как бы вы описали состояние современного отечественного театра?

– Да, классику они уродовать умеют и получают от этого удовольствие, чего не скажешь о зрителях. Но проблема куда глубже и шире. Начнем с того, что в театры после ухода из жизни худруков-титанов еще советской сцены – пришла новая генерация, точнее, дегенерация. Ее отличительные черты: слабый профессионализм, страсть к болезненному самовыражению, тотальная зависимость от "золотомасочной" тусовки и презрение к зрителю. Они не понимают, что в искусстве можно выразиться только через мастерство, которого у них нет и не предвидится.

Настоящая, качественная драматургия, в силу своей художественной завершенности и структурированности, им просто не по зубам, ведь она диктует режиссеру конкретную задачу, требующую решения. Понимаете, какой бы жаждой самовыражения ни страдал канатоходец, идти "рядом с канатом" он не может. Другое дело – "новая драма", она предлагает, по сути, не пьесы в классическом понимании, а "драматургический материал", который служит, как правило, лишь поводом для дилетантских фантазий за счет зрителя. Вы видели, как народ толпами уходит в антракте со спектаклей Богомолова? Я видел. В нашем театре наблюдается, только не смейтесь, удручающая синергия двух непрофессионализмов – автора и постановщика. Исключения, разумеется, есть, и чем дальше от Москвы – тем больше. Но я о тенденции, однако...

– Существует мнение, что современная русская драма находится в упадке? С чем это можно связать?

– Упадок драмы имеет несколько причин. Главная – общий кризис отечественной литературы (о чем я подробно писал в статье "Кустарь с монитором"), ведь драматургия – вид словесности, нравится это кому-то или нет. Еще одна причина звучит парадоксально, но это чистая правда: российскому театру не нужна хорошая современная пьеса, он ее боится, как импотент страстной женщины. Конечно, настоящие драматурги у нас есть, назову того же Владимира Малягина, но они, увы, не востребованы.

Хороший писатель, драматический в том числе, всегда социален, нравственно чувствителен и страдает "патриотической щепетильностью" (Пушкин). Так вот, нынешнее театральное сообщество, не все, конечно, но в значительной мере, поражено автофобией, так психиатры зовут клиническую нелюбовь ко всему своему, к Отечеству тоже. Это даже не диссидентская зацикленность на недостатках социума, те были хотя бы искренними в своей злости на "совок". Искренними! Теперь же это какая-то блудливая эстетизация своих вялых фобий. Однако мода на презрение к путинской России как-то удивительно сочетается у них с виртуозным умением выдаивать казну досуха.

Логику тут найти сложно. Один известный столичный худрук на ток-шоу, где был и я, метал молнии в Сталина, мол, тот посадил "за политику" его отчима, который, оказывается, до посадки работал главным бухгалтером на одном из строительных объектов ГУЛАГа. Вот как! А ведь худрук этот свой умственный винегрет кладет в основу репертуара обласканного властью зрелищного учреждения. Русофобии в нынешнем театре тоже хватает. Святое дело поплакать над судьбой гастарбайтера, приехавшего в злую Москву, но у русских людей, по мнению "золотомасочников", может быть в жизни одна проблема – недостаточное осознание своей нравственной и исторической ничтожности.

– Я смотрела интервью с Римасом Туминасом, худруком Театра им. Евгения Вахтангова, в нем он говорит о том, что русский театр должен стать более литературоцентричным. Он становится таким?

– Рад, что известный литовский режиссер, гражданин Евросоюза, пришел к тем же выводам, что и я. Правда, я-то о дефиците литературы, а точнее, СЛОВА на сцене, впервые заговорил еще в конце 1990-х, но для меня "бежать впереди паровоза" – дело привычное. Почему настоящая литература с трудом пробивается на сцену. Почему КАК вытеснило со сцены ЧТО? По многим причинам. Во-первых, худруки стали мыслить "картинками", а не "идеями". Они не любят читать пьесы. Да-да, не смейтесь! Сколько я выслушал жалоб от несчастных завлитов, и все примерно одинаковые: "Леонид Борисович, я вот вам пять новых пьес отобрала. Отличные! Прочтите!" – "Некогда!" – "Почему?" – "Знаешь, мне тут приснился Метерлинк, и я уже второй месяц читаю "Потонувший колокол". Трудно идет..." – "Но это ж, пардон, Гауптман..." – "Да? А я что сказал?"

Во-вторых, выбор современной пьесы для постановки непременно сверяется с мнением "золотомасочной тусовки", а там "музу мести и печали" ох как не любят! В-третьих, неактуальность репертуара провоцируется, как ни странно, щедрой государственной поддержкой театров, прежде всего "центровых". То есть от мнения зрителей мало что зависит. Не прогорим! Торжествует схема: премьера – фестиваль – списание спектакля по причине "незаполняемости зала". Отсюда же другая, казалось бы, противоположная нелепая традиция: новый худрук первым делом снимает из репертуара самые успешные и кассовые постановки предшественника. А что? Банки у нас не лопаются, театры не прогорают...

– Вы, наверное, хотите коснуться судьбы ваших пьес во МХАТе им. Горького?

– Честно говоря, не собирался. Но вот недавно, встречаясь с читателями на Красной площади, был вынужден в очередной раз отвечать на вопрос, куда же исчезли мои спектакли, шедшие во МХАТе. Есть смысл повторить мой ответ для широчайшей аудитории "Культуры". Итак, когда случилось обманное удаление Татьяны Дорониной из театра, которым она успешно руководила 30 лет, меня пригласили в очень высокий кабинет и предупредили: если я хочу, чтобы мои пьесы сохранились в репертуаре, мне лучше промолчать по поводу ошеломившей всех "рокировочки". Я, конечно, этого делать не стал и поддержал Татьяну Васильевну в прессе, на радио и ТВ. В частности, и в вашей газете выступил...

То, что произошло, чудовищно! Во-первых, Татьяна Васильевна руководила одним из самых успешных театров страны. За что ее "задвигать"? Это теперь во МХАТ солдатиков загоняют. Во-вторых, если власть решила исправить оплошность с "Гоголь-центром" и в качестве "работы над ошибками" создать какой-нибудь театральный молодежный "Гугл-центр", зачем громить академический, нормативный театр, их у нас в стране вообще остались единицы, включая Малый Юрия Соломина! Куда школьников водить станем, на Бузову, на Гамлета-трансгендера? У метро "Коломенское" пустует огромное, недавно построенное зрелищное здание. Обэкспериментируйтесь! Так нет же, наехали на легенду отечественного театра. В общем, молчать я не стал...

В итоге три мои пьесы (даже четыре), успешно шедшие годами, десятилетиями, были убраны из репертуара, а костюмы и декорации "утилизированы". Это "Контрольный выстрел" (постановка Станислава Говорухина), "Как боги" (постановка Татьяны Дорониной), "Особняк на Рублевке" (постановка Валентина Клементьева). Интересно, что в акте проверки МХАТа имени Горького вышестоящей организацией мои спектакли фигурируют в числе самых кассовых. Ну и где же "эффективный менеджмент", которым козыряла, отнимая театр у Дорониной, "новая команда"?

Но печальная участь моих пьес, любимых зрителями, – это не только месть за поддержку Татьяны Дорониной. Они были обречены в любом случае. Бояков и Прилепин, возглавившие академический театр, – мои давние, как говорится, идейно-эстетические оппоненты. С первым я жестко полемизировал еще в ту пору, когда он руководил подвальной "Практикой" и насаждал на сцене дикую матерщину. Со вторым тоже не раз обменивался полемическими ударами, когда он был еще любимцем либеральной тусовки, а не "бюджетным патриотом", как ныне.

Эти люди, по-моему, не понимают, что такое творческое состязание, и, если есть возможность укоротить оппонента, они так и делают. Понять их можно. Первая же постановка "новой команды" – "Последний герой" – провалилась, зритель не пошел на нее. Зачем же, страдая, смотреть, как люди толпой идут на "Особняк на Рублевке", посвященный той же примерно теме, что и провалившийся "Последний герой"? Так что исчезновение моих пьес из репертуара "дедоронизированного" МХАТа – классический образец групповой, а не государственной цензуры. Точнее, пример недобросовестной конкуренции в царстве Мельпомены. Откуда же возьмется в таких условиях хорошая драматургия?

– А что можно сделать, чтобы избежать такой "субъективности" худруков?

– Как говорил Райкин, думать надо, соображать. Как недавний председатель Общественного совета Минкультуры, имеющий опыт в организационной сфере, я предложил бы создать при профильном департаменте Оксаны Косаревой (Департамент государственной поддержки искусства и народного творчества в Минкульте России. – "Культура") некую конфликтную комиссию, без согласия которой ни один успешно идущий спектакль не может быть убран из репертуара по желанию худрука или директора, ибо за подобным произволом, который не учитывает интересы главного "потребителя зрелищных услуг" – зрителя, может скрываться и личная неприязнь, и этнические предпочтения, и политические разногласия, и клановые интересы, и агрессивное невежество очередного "мейерхольдика". А то ведь одиннадцатиклассник может подать апелляцию, если не согласен с баллами за ЕГЭ, а драматургу обратиться некуда. Думаю, не помешают такие комиссии и в регионах.

– Уже несколько лет вы возглавляете Национальную ассоциацию драматургов (НАД), добились ли тех целей, которые ставили при ее создании?

– Отчасти. В партнерстве с ООО "Театральный агент", который возглавляет Виктория Сладковская, мы создали и отладили систему поиска и продвижения профессиональной современной драматургии, как традиционной, так и экспериментальной. Итоги конкурса "Автора – на сцену!", в котором принимали участие около трехсот соискателей, подводились дважды, пьесы иных победителей увидели свет рампы. Выпущен и разослан альманах с пьесами лауреатов. Но тут вмешался ковид – и третий сезон конкурса мы пролонгировали, что, возможно, и к лучшему...

– Чем отличается конкурс "Автора – на сцену!" от фестиваля "Золотая маска"?

– Разница огромная! Наше жюри рассматривает пьесы, отбирает наиболее талантливые и профессиональные, определяет десятку лучших, и каждый автор-победитель, благодаря участию ООО "Театральный агент", получает сертификат на полмиллиона рублей, его он может передать в тот театр, который хочет поставить пьесу лауреата. "Золотая маска" оценивает, отбирает и награждает, как известно, спектакли. Не буду говорить о классике и музыкальных постановках, но в отношении современной драматургии делается это примерно так: звонок из московского офиса "Золотой маски", допустим, в Питер. "Что там у вас есть из современной драмы? Поляков? "Небо падших"? Даже смотреть не будем. Срочно ставьте Улицкую или Дурненкова, тогда пришлем эксперта..."

– Весной шла речь о создании Координационного комитета по литературе при Общественном совете Минкульта, в который вы вошли. Как продвигаются дела?

– Никак. По-моему, это всего лишь аппаратные игры и мечтания. Пока книжно-журнально-литературная сфера не будет официально возвращена из Министерства цифры в Минкультуры, никакая "координация" невозможна. Но, увы-увы, слишком влиятельные силы заинтересованы в контроле над средствами, выделяемыми бюджетом "на словесность", и в сохранении лукаво-антипатриотического тренда премиальной российской литературы, который подпитывается казенными деньгами.

– Я читала ваш роман "Грибной царь". Мне показалось, что главный вопрос произведения – религиозный. Свирельников стоит перед дилеммой Раскольникова: тварь ли я дрожащая или право имею. Для современного драматурга, писателя надо ставить перед собой метафизические и религиозные вопросы?

– Если писатель талантлив, а произведение художественно, то метафизика и вопросы веры всегда, независимо от воли автора, в той или иной форме будут присутствовать в тексте. Даже в романе "12 стульев", пусть в ернически-атеистической трактовке, нашел отражение пореволюционный кризис церкви и религиозного сознания. Я где-то читал, что авторы сначала даже собирались сделать отца Федора обновленцем, но потом отказались от этой идеи. Может, ГПУ отсоветовало?

Кстати, роман "Грибной царь" нашел замечательные сценические воплощения в двух театрах, носящих имя Горького. Я имею в виду блестящий спектакль Рифката Исрафилова в Оренбургском драматическом и прекрасную постановку Александра Дмитриева в еще доронинском МХАТе. И там, и там болевая кульминация – разговор Свирельникова с отцом Вениамином о Вере. Интересная подробность. По причинам, о которых когда-нибудь расскажу, "Грибной царь" во МХАТе, несмотря на полные залы, был приостановлен почти на два года еще Татьяной Дорониной, но она же приняла решение восстановить спектакль и открыть им мои "Смотрины-2019". Однако заканчивали новую редакцию уже при "новой команде", в процесс вмешался Бояков, появились огромные киноэкраны с гигантскими задницами, а жизнь из спектакля ушла. Осталась вычурная мертвечина. Я даже рад, что изуродованного "Грибного царя" тоже убрали из репертуара МХАТа.

– Русская классическая литература полна христианских смыслов. В официально атеистическом СССР ее традиции парадоксальным образом не прервались. Советская идеология все-таки имела под собой именно христианскую основу. Когда Красная империя рухнула, эта традиция прервалась, а религиозного возрождения, на мой взгляд, не произошло. Можно ли в такой ситуации говорить и о возрождении русской литературы, и о возрождении отечественной драмы?

– Давайте поговорим об этой сложнейшей проблеме в другой раз. Тема стоит отдельной подробной беседы, ведь для иных авторов нынче имиджевое или "гламурное православие", как точно сформулировал Александр Щипков, стало чем-то вроде партбилета времен моей литературной молодости...