Rambler's Top100

RELIGARE («РЕЛИГИЯ и СМИ») , religare.ru
постоянный URL текста: http://www.religare.ru/2_114111.html


07 ноября 2017

Марина Бирюкова

Миссия Церкви – не побеждать, а свидетельствовать

Источник: https://eparhia-saratov.ru/Articles/missiya-cerkvi-ne-pobezhdat-a-svidetelstvovat Православие и современность

С Александром Щипковым – политическим философом, первым заместителем руководителя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, советником Председателя Государственной Думы, членом Общественной палаты РФ, автором многих книг – мы беседуем о месте Церкви в сегодняшней российской жизни, о ее взаимоотношениях с обществом, о возникающих конфликтах и, конечно, о миссии Русской Церкви сегодня.

– Александр Владимирович, когда Вы приняли предложение Святейшего Патриарха и пришли работать в Церковь, как Вы видели будущую свою деятельность, что надеялись сделать, чего добиться?

Никак не видел. И согласился совсем не потому, что рассчитывал на этом месте нечто особенное совершить. По сути, мне было предложено взять на себя определенную ответственность, делом подтвердить, что я принадлежу Церкви, что я ее часть. Мы ведь так часто слышим от православных верующих людей: "Почему Церковь вот этого не делает, вот с этим не борется, вот об этом не заявляет". Но предъявлять претензии Церкви и при этом отделять себя от нее означает, по сути, выход из Церкви. Если православный человек так говорит, значит, его церковное сознание повреждено, значит, оно не церковно, а секулярно. Церковь это не что-то отдельно от нас стоящее. Церковь это мы. Если бы я испугался идти работать в Церковь (ведь это означает добровольно подставляться под удар мощнейшей критики), то чего бы стоили все мои статьи и книги в защиту русского Православия, чего бы стоили мои годы, проведенные в Церкви? Я это сделал и о своем решении не пожалел.

– Какими они должны быть в идеале – отношения Церкви и общества?

Прежде всего, Церковь и общество невозможно разделить. Помню, что об этом постоянно говорил Патриарх Алексий II, а его не слышали. Отношения Церкви и общества это отношения внутри народа. Народ из многих частей, из многих групп состоит, и части эти трутся друг об друга, задевают друг друга, порой травмируют, и мы ищем консенсус, думаем, как наши взаимоотношения построить таким образом, чтобы они всех нас устраивали. Церковь также участвует в этом процессе, но у нее здесь особая миссия, особая ответственность, она хранительница нравственной традиции, той нравственной нормы, которую любой человек чувствует вне зависимости от того, религиозен он или нет. Церковь не взяла эту роль на себя самовольно, нет, это заложено в самой ее природе.

– Как же она сегодня эту ответственность реализует, не будучи уже гонимой, пользуясь определенным уважением власти и большой части общества? На что она, с Вашей точки зрения, реально влияет? И что бы Вы ответили тем, кто говорит сегодня о клерикализации общества?

Людям, которые весьма эмоционально говорят сегодня о слиянии Церкви с государством, я хотел бы задать вопрос: а что они понимают под клерикализацией? Клерикализация государства это возможность Церкви влиять на политические решения, принимаемые властью. Любой профессиональный политолог скажет, что такого влияния у Церкви сегодня нет. И Церковь к этому не стремится. Об этом постоянно заявляют и Патриарх, и Синод.

– А разве плохо было бы, если бы Церковь влияла на политические решения власти? Например, на принятие закона о выводе абортов из системы медицинского страхования? И если бы она вообще инициировала законопроекты?

У Церкви и власти разные задачи. У Церкви нет права законодательной инициативы, и это правильно. Но члены Церкви, будучи гражданами своей страны, имеют полное право выражать свое мнение. И коль скоро к Православной Церкви принадлежит большинство граждан нашей страны, если они составляют социальное большинство, и оно выражает консолидированную точку зрения, власть не может ее игнорировать. Как правило, эта точка зрения касается нравственной проблематики. Вопрос об абортах это вопрос нравственный, прежде всего, а не политический. Писать законы в государстве это не задача Церкви. У Церкви как социального института другая задача – сохранение нравственной нормы. Поэтому она будет говорить с государством и об абортах, и об образовании, и о воспитании, и о защите социальных прав рабочих людей это ее обязанность, это ее миссия, а вот об атомной или угольной промышленности не будет.

Что же касается того, что Церковь сегодня не подвергается гонениям и пользуется уважением... Не нужно думать, что гонения окончательно и бесповоротно остались позади. На протяжении двух тысяч лет отношения Церкви и власти это своего рода синусоида. Тут надо быть очень трезвым и прикладывать все усилия для того, чтобы просвещать власть, чтобы власть христианизировать, налаживать с нею конструктивное соработничество.

– О соработничестве и его плодах. Я прочитала Ваше интервью по нашумевшему поводу – возвращение Церкви Исаакиевского собора. Вы считаете, что "возвращение Исаакия – это христианизация всего социокультурного ландшафта России". Но Вы же понимаете, что эти Ваши слова не всем по нраву, что кого-то они настораживают, более того – пугают. Многие говорят, что Церковь, настаивая на своем, сеет в обществе конфликт, раскалывает его. И более того! Одна моя знакомая, по тем или иным причинам Православия не приемлющая, сказала мне: "Каждый раз, когда я слышу ваше любимое "Россия – православная страна", я чувствую себя гражданином второго сорта". Конфликт между православными и теми, кто таковыми себя считать не хочет, в обществе налицо. У Вас нет тревоги в связи с этим?

Возвращение Исаакия – это возвращение к естественному состоянию национальной традиции. Это смена старой секулярно-коммунистической парадигмы на обычную, естественную для нашего народа. Это то необходимое условие, без которого невозможно дальнейшее культурное строительство, это символ перехода в будущее. Противники прямо говорят, что не допустят "клерикализации Исаакиевского собора". Вдумайтесь в это словосочетание оно вскрывает истинные намерения тех, кто борется с христианством и пытается установить в России свою "секулярную религиозность". Это вопрос мировоззренческий. От его исхода зависит будущее страны. С этой точки зрения возвращение Исаакиевского собора Церкви – это действительно та веха, с которой мы начинаем христианизацию социокультурного ландшафта.

Что касается раскола в обществе, который Церковь якобы сеет... Заметьте: ваша не принадлежащая к Церкви знакомая и те люди, убеждения которых ей близки, остро-эмоционально реагируют на само существование Церкви. Если поговорить с ними спокойно, если задать вопрос: "А почему это так тебя беспокоит?", тогда они, может быть, сами увидят: религия, Церковь, Бог это то, что занимает на самом деле большое место в их жизни и задевает их очень глубоко. Они вступают с этим во взаимодействие, в дискуссию, но в конфронтационной форме. Они не могут с этим не бороться, и борются яростно. Эта борьба носит иррациональный характер. Не практический, а иррациональный. История с Исаакием ярчайшая иллюстрация. Ведь его на самом деле никто не отдает, он принадлежит государству. И никто не даст там Церкви делать что-то, что противоречило бы закону. Переживание противников этого нового положения дел когда принимать решения относительно Исаакия будет именно Церковь не рациональное, а религиозное. Неважно, что с приставкой "анти". Их протест это их духовная, внутренняя проблема. Таково их религиозное состояние, формулируемое в антагонистической форме. Люди не могут найти ответ на свои главные вопросы (о смысле жизни, о смерти), потому пребывают в метафизическом беспокойстве. Невозможность ответа выливается в форму обиды, в форму обвинения. И не потому, что человек лукав, а потому, что ему самому очень сложно в себе разобраться.

Имена политиков, которые спровоцировали всю эту историю с Исаакием ради решения личных конъюнктурных политических и финансовых задач, известны. Кто и какие места хотел занять на чиновничьем Олимпе Санкт-Петербурга в результате этого скандала тоже известно. Но это всё настолько неинтересно, настолько мимолетно через два года никто про это не будет помнить, это как дым улетит. Инициаторы отряхнутся винтом, как собачки от дождя, и побегут рыскать другую наживу. А вот состояние тех людей, которыми они манипулировали, состояние вашей знакомой и всех тех, кто "защищал" церковь от Церкви, оно само не уйдет, не развеется. Потому что это состояние, по сути, поиск человеком своего места в мире. Ваша знакомая ищет устойчивости и покоя. Покоя и радости. И не умеет этого обрести. Потому что обрести это по-настоящему можно только в молитве. А людей никто никогда молитве не учил, они молиться не умеют. Люди смотрят на Церковь и хотят что-то получить от нее, они просят: дай нам это состояние радости и покоя! Но, чтобы Церковь человеку что-то дала, человек должен это принять. Надо учиться принимать, это непросто, это требует огромных усилий и духовных, и душевных, и физических. Но они даже сформулировать не могут это свое неосознанное желание. И кидаются на борьбу с источником искомого состояния покоя, радости, любви, прощения. Это следствие многочисленных разрывов традиции. И только традиция поможет это восстановить и сохранить. Восстановить что-либо утраченное вообще можно только благодаря традиции.

– Ваша последняя книга называется "Социал-традиция". И это не первый уже Ваш труд, посвященный, как я понимаю, критике либеральной идеологии и изучению традиции. Давайте здесь поясним нашим читателям, что Вы под этим словом подразумеваете. Вы же не о таких традициях ведете речь, как, например, поздравлять женщин с праздником 8 Марта?

Конечно, нет. Традиция это не обычай, не обряд, не привычка и не эпоха, с которой они могут быть связаны и в которую нас могут призывать вернуться. Традиция это способ передачи опыта социального поведения народа. Это механизм передачи культурного, социального, религиозного опыта. Традиция не есть что-то застывшее: это действие, движение; это не ретроградность и отсталость, а мотор, двигатель жизни. Без традиции невозможно представить себе развитие нации. Традиция это дорога, которая ведет народ от столетия к столетию.

Недаром говорят, что народ связывает история. Если у народа отобрать историю, он исчезнет. Если Россия родилась 25 лет назад, как считают некоторые наши либералы, то, значит, ее вовсе не существует. История это и есть традиция, это то, что передается.

Чувство традиции есть тот механизм, который сплачивает народ и делает его народом, а не населением. И именно поэтому у нас постоянно пытаются традицию отобрать, обрезать, прервать разными путями. И Петровские реформы, и 1905, и 1917 год, и 1991, и то, что сегодня происходит, все это попытки оборвать традицию. Любая революция это ее разрыв. Отказ от привычного календаря, отказ от старой орфографии, все это в свое время имело одну цель пресечь традицию. "Перед Христом душой смиренной // Ты снова призвана предстать, // И груз Традиции священной // На плечи слабые поднять (...) Или глядеть, как смехом Хама // Открыт родительский позор" эти строки о России из дружеского стихотворения епископа Геннадия (Гоголева) на выход моей книги. Кстати, в сентябре издательство "Эксмо" выпустило книгу стихов Владыки Геннадия, который действительно очень серьезный современный русский поэт. Он пишет в чистой русской академической манере, сохраняя преемственность культуры Золотого века. Это очень необычно для нашей эпохи постмодерна. Яркий пример той самой передачи традиции, о которой мы только что говорили.

То, что происходит в культуре сегодня, – это и впрямь расставание с традицией, сознательный разрыв с нею.

Скорее, отрыв от нее. Традиция строится на нравственной норме. И именно в культуре сегодня пытаются сдвинуть планку нормы, планку нравственности. Нам хотят доказать, что у нас неправильные представления и что нам давно пора их изменить. Нам говорят: прекрасно не то, что вам представляется прекрасным, а совсем иное. Нам предлагают уродство и уверяют нас, что это красиво. А если ты не видишь этой "красоты", ты отсталый человек и ретроград. А если ты решительно настаиваешь на своем мнении и протестуешь против подмены, то тогда тебя переводят в касту неприкасаемых, в разряд "нерукопожатных".

Мы являемся свидетелями серьезного мировоззренческого противостояния. Современный театр поставил перед собой задачу сделать так, чтобы зритель, посмотрев, например, "Прошлым летом в Чулимске", вышел не со слезами на глазах, а с циничным хихиканьем. Для этого нужно всего-навсего раздеть главную героиню догола или показать в какой-нибудь непристойной позе. То есть намеренно испачкать ее чистоту.

Именно этим и занимаются Серебренников, Учитель и некоторые другие современные режиссеры при молчаливом попустительстве Минкульта. Проблема не в свободе творчества, не в деньгах, а в духовном состоянии людей, которые получают удовольствие от того, что делают другим больно.

– А еще приходится слышать, что православные сегодня хотят быть цензорами и навязать всем свою точку зрения как единственно верную.

Церковные люди защищают нравственную норму от тех, кто ее разрушает, потому что чувствуют в ней спасение для себя и своих детей. И здесь идет самая серьезная борьба. В результате Церковь как хранительница нравственной нормы все время оказывается под ударом. Вы спросите, когда наступит победа? Никогда. Церковь никогда не победит. Ее миссия не побеждать, а свидетельствовать.

РЕКЛАМА