Андрей Рогозянский Церковь индивидуалистов? Почему православные так разобщены Источник: Приходы Возможность христианам жить на более сплоченных началах – один из наболевших вопросов церковной жизни. В начале прошлого века, когда началась подготовка к Поместному Собору, началось широкое обсуждение множества вопросов, и один из них – переустройство общинной и приходской жизни. Свой особый вклад в эту дискуссию внес Николай Неплюев, известный в то время религиозный деятель, основавший в собственном имении Вознесенское трудовое братство. Прямодушными размышлениями над работами Н.Н. Неплюева делится Андрей Рогозянский, по мысли которого, немалая часть идей этого человека имеет значение и в наше время.
Среди материалов церковной полемики начала ХХ века внимание документ под названием "Голос верующего мирянина по поводу предстоящего Собора". Напомню, что необходимость реформ представлялась в то время само собой разумеющейся. С изданием 17 апреля Манифеста о веротерпимости и Манифеста 6 августа об учреждении Государственной Думы подходила к окончанию эпоха, известная под названием синодального периода. Менялись условия существования Российской Церкви, будущее тревожило своей неизвестностью. В начале 1906 года была официально начата подготовка к Поместному Собору, а еще раньше Священный Синод предложил епархиальным архиереям выразить отношение к грядущей реформе. Отзывы Преосвященных публиковались открыто, и обсуждение шло бурно на разных уровнях.
Состояние церковных дел в "Голосе верующего мирянина" оценивается неблагоприятным образом. Многое здесь сближается с теми остро критическими замечаниями, которые звучат в адрес церковного управления и повседневной церковной практики сегодня.
О приходе: "Приходы распылены, лишены всякой духовной жизни, ни в каком смысле не могут быть названы достоянием Божиим и здоровой живой клеткой организма церкви поместной..." "Член "православного" прихода не ожидает любви от "церкви прихода", слишком часто имеет основания не доверять и любви настоятеля прихода, слишком часто имеет основание совсем и не считать его своим духовным пастырем". "Именно нарушение начала соборности омертвило приход, лишило мирян всякого деятельного участия в церковной жизни прихода, потушило в них православно-церковное самосознание, приучило их не считать себя ответственными членами церкви, имеющими и соответствующие своей ответственности права, а это привело к современному религиозному индифферентизму, к современному позорному невежеству в вопросах веры, разделило духовенство и мирян на два враждебных лагеря, приводит и нас, русских, к столь противному духу православия вопросу о клерикализм, об отделении церкви от государства, о регламентации взаимных отношений в духе взаимного недоверия, как уже привело к тому, что миряне, сами ничего не делая для благоустроения жизни церковной, возлагают всю ответственность за ее нестроения на духовенство, кощунственно смешивают понятия о духовенстве с понятием о Церкви, свою вражду к духовенству переносят на самую Церковь, на Самого Бога Живого. Вот истинная причина современного религиозного индифферентизма, маловерия и даже злобно-ожесточенного атеизма".
О затемнении понимания веры и церковности: "Паства, называя себя православными, чужда самых элементарных христианских добродетелей". "Большинство так привыкло видеть упорную нераскаянность и понимать покаяние только в смысле отпущения грехов, а не в смысле исправления ума, сердца и жизни, не в смысле благодатного духовного преображения, что оно совсем и не верит в самую возможность искреннего покаяния и реального, благодатного духовного преображения".
Об искажения смысла духовной иерархии: "Многие из представителей священной иерархии, стоя у святая святых, не любили Бога всем разумением, не любили паству до разумения ее блага духовного, были не служителями церкви, а теми же бюрократами, убежденными, что "исторически сложившаяся церковь" может отменить верховный закон любви Вечного Главы Своего Христа и узаконить служение Ему буквой мертвящей".
О ложном аскетизме и формализме: "Громадное большинство убеждено, что можно быть православным, не любя и не организуя жизнь на началах любви, что повиновение церкви – в соблюдении буквы постов и обрядов, а не в подвиге дела любви". "Из людей, становящихся на путь аскетизма, считая его единым спасительным, только очень немногие достигают праведности, становятся святыми подвижниками, свободными духом и полными благодатной любви к Богу и благодатного братолюбия. Многие на этом пути погибают, одни – лицемерно выполняя одну мертвящую букву аскетизма, другие, по очень удачному выражению еп. Антония Волынского, "со скрежетом зубовным совершая дело спасения своего" и становясь слишком часто самодовольными гордецами, холодными, засушенными, мумифицированными душами, застывшими в страхе греха, окаменелыми от страданий, отпугивающими от христианства".
Об отношениях с властями: "Церковь обязана помнить, что дружба с миром есть вражда против Бога, и не имеет права вступать в союз, давать поддержку своего авторитета, являться укрывательницей и пособницей того, что представляет из себя этот мир, враждебный Богу и правде верховного закона мира и Откровения Его".
Документ появился в сборнике трудов Киевской духовной академии летом 1906 г. Автором его был Николай Николаевич Неплюев, известный в то время деятель народного просвещения, мыслитель и религиозный публицист. Несколько десятилетий жизни Неплюев посвятил изучению возможностей общинного жительства. Как человек состоятельный, старинного дворянского рода, он употребил свое имение под своеобразный эксперимент. Целью его было вовлечение крестьянства в новые, более развитые формы сотрудничества, духовно-нравственного и экономического. В поместье Неплюева работали две школы для мальчиков и девочек, а в 1889 г. им было создано Воздвиженское трудовое братство. Неплюев считал недостаточным вывести народ из невежества и помочь с заработком и жильем – нужно было переменить саму духовно-культурную основу, показать преимущества самоограничения и взаимной поддержки перед корыстью и борьбой эгоистических интересов.
В числе детей, взятых на попечение, было немало сирот. В школе Неплюева таковые получали не с одно только пятилетнее образование, бесплатное и довольно разностороннее. Выпускников школы приглашали в состав братства. Члены Воздвиженского трудового проживали и вели хозяйство совместно, обзаводились своими семьями, придерживаясь при этом строгой церковности. Бедствиям народных масс периода буржуазной ломки Н.Н. Неплюев противопоставлял этику братского взаимопонимания, воодушевление строительством нового лучшего общества, приближенного к Евангельскому взгляду.
Сейчас или станет поздно
К выходу обращения деятельность "воздвиженцев" стала уже широко известна. Число братчиков дошло до пятисот, на сельскохозяйственных выставках их достижения неоднократно отмечались медалями и положительными отзывами представителей науки. Отбоя не было от желающих отдать детей на воспитание.
По убеждению Неплюева, братство являлось "ключом к разрешению всех недоуменных вопросов практики жизни человечества". В "Голосе верующего мирянина" как бы звучит первооткрывательское "эврика!", а вместе предупреждение, что у Русской Церкви нет времени и она обязана сделать весьма много во избежание бедствий. "Зло рутины так велико, что поставило на край гибели нашу бедную Россию и Русскую православную церковь поместную".
Мир непреодолимо менялся. Сотворение новых социальных форм совершалось буквально на глазах. Весь вопрос в том, какими станут они: формами нравственного возрождения, стремления к добру и братскому отношению к ближним или же формами алчности, принуждения и мести, торжества одной части общества над другой.
Русская Церковь в целом, по Неплюеву, стояла перед необходимостью изменить характер проповеди. Нужна новая энергия, новое раскрытие христианской миссии в мире. Укрываться за вековыми церковными обычаями долее не получится. Многие указывали на упадок веры и неблагоприятное для религиозного сознания стечение обстоятельств: в сознании общества образовался как бы некий затор, клубок смутных, болезненных впечатлений, где религия не представляла собой живого, а несла на себе печать несовершенства и зла окружающей жизни. Вспомнить хотя бы зарисовку мировоззрения рабочего Маркела Кондратьева из романа "Воскресение": "К религии он относился так же отрицательно, как и к существующему экономическому устройству".
"Повинны все без исключения, – пишет Неплюев, – кто мирится с позорной рутиной жизни, кто не ревнует о правде Божией до обособления от зла, до честного исповедания добра и честного служения добру в жизни. Повинна церковь, допустившая позорную материализацию религии до полного затемнения христианской правды в жизни, до замены животворящего начала соборности мертвящим началом мертвящего бюрократизма, до подмены животворящего духа разумной веры кумиропоклонством, до настоящего обоготворения буквы догматов, канонов, постов и богослужебной обрядности, до подмены живого братолюбия как нормальной основы жизни бессистемной благотворительностью, нимало не организующей жизнь на добрых началах, до низведения христианской нравственности из разумной основы жизни до сентиментальной нелепости применения отдельных нравственных сентенций к строю жизни, ничего общего с христианской основой не имеющему, до благоглупости признания нравственных прав за людьми, не признающими за собой никаких нравственных обязанностей, что и оклеветало веру и христианскую нравственность, обратив их из разумной основы жизни в неосуществимую утопию, находящуюся в непримиримом противоречии с самыми законными требованиями здравого смысла, что и обнаруживается каждый раз, когда от слов хотят перейти к делу и веру из украшения праздничных дней хотят сделать нормальной основой жизни".
О воспитании детей: "Трудно сказать, что более нелепо: воспитывать из них беспринципных борцов за существование, чем столь многие родители полагают долг любви по отношению к детям, или баловство безграничной свободы по теории "самоопределения личности". Первое крепко страхует от христианства, прививая душе человека антихристианские привычки корыстной борьбы на пользу личному и семейному эгоизму, делая ее совершенно неспособной жить христианскими чувствами любви, кротости, смирения, великодушия и самоотвержения. Второе, не принимая в расчет человеческую греховность и грехолюбие под маркой свободы самоопределения, узаконивает свободу коснения и преуспеяния личности в ее специфических немощах, что тоже является очень удачной страховкой от возможности покаяться и преобразиться. Результаты налицо. Родители, почему-то продолжающие называть себя христианами, воспитывают или дают свободно развиваться в детях своих истых антихристов, тупо-самодовольных, горделиво-самоуверенных, безгранично самовольных, не имеющих за душой никакого иного идеала, кроме безграничной свободы проявления своей бесноватости. Это настоящее духовное землетрясения: церковь поместная сотрясается, и Россия поставлена на край гибели!"
Итак, на одной чашке весов лежит воодушевление новой христианизации, на другой – провал в анархию и насилие небывалые, страшные. Сколь много правды окажется в этих предостережениях! Сам Николай Николаевич отошел ко Господу в 1908 году. И десятилетия не прошло по его кончине, как страну настигли небывалая революционная смута и гонения на веру.
Вырваться из рутины
Критика Неплюева носит доверительный характер. Это не способ выпятиться, не следствие политической оппозиционности и не подкоп под действующие порядки и власти. Строгий покаянный суд необходим с тою целью, чтоб провести разграничительную черту с прежним и основать новое: "Чем определеннее будет осуждено зло, тем лучше, тем более будет восстановлено доверие, тем основательней будет надежда на лучшее будущее..." Не стоит думать о позоре перед светским обществом, зубоскальстве недоброжелателей разных мастей. Стыдиться, по мнению Неплюева, необходимо другого: "Позорно для верующих то, что сами верующие соглашаются с темным пониманием веры и ничего не делают для разумного исповедания правды веры и осуществления этой правды в жизни".
Неплюев идет мимо споров либералов и консерваторов и мало поддерживает наружную реформу. Он признается: "Никакие реформы (без перемены духа – А.Р.) не проникнут вглубь души народной, не оздоровят ее". Главное для него – это суметь перенести акцент с пассивной и почти неизбывной констатации грехов – состояния, когда человек лишен стимула к нравственным изменениям, – на активное нравственное творчество: "...необходимо совершенно иное отношение к Богу и правде Его, не реформаторская ломка, но именно иное отношение душ живых к Богу Живому, живых клеток приходов к живому организму Церкви, иное отношение к тем же догматам, к тем же образам, к тем же постам, к той же обрядности".
Неплюев не против иерархии, государства или традиции. Настоящим противником для него является рутина, в которой неуклонно остывают лучшие человеческие стремления, приземляется порыв к исповеданию христианской веры. Программа по "уврачеванию язв рутины жизни" видится Неплюевым как "программа отрезвления, осознания позора положения и духовного пробуждения: не в смысле борьбы с врагами Церкви, а в смысле честной организации жизни православных русских людей на святой основ "веры, действующей любовью", без чего мы не поклоняемся Богу в духе и истине, не причастны Церкви новозаветной, не способны воспринимать дары благодати Божией, не можем быть не только православными, но и вообще христианами, остаемся под святым стягом православного христианства теми же ветхозаветными книжниками, фарисеями и саддукеями, теми же кумиропоклонниками буквы догмата, текста и обряда, упразднявшими верховные заповеди Божьи "преданиями отцов" своих".
Тезисы Неплюева отчасти сближались с повесткой либерал-реформаторов. Так, он ратовал за перевод с церковнославянского, сокращение богослужений, ослабление постов, снижение роли монашествующих, сближение с инославными... Но в сути все это не составляет цели Неплюева и не похоже на известные тенденции к осовремениванию и "облегчению" христианства, а только выражает желание его отделиться от рутинного, формального порядка выражения вероисповедных чувств. Терпения и строгости питомцам Неплюева было не занимать. Вся организация жизни, этика Воздвиженского братства, до предела аскетичная, жертвенная, стоящая в разительном контрасте с себялюбивыми либеральными теориями, настраивала на самоограничение и труд.
Неплюев не либерален – он решителен и настойчив, в частности, в вопросе о противлении злу и поддержании общественного порядка. Резко негативную оценку его получают те в Церкви, которые "впадая в крайность, примыкают к партии социал-демократов, несмотря на их позорный, с точки зрения веры, характер грубой борьбы на позорных основах злобы, зависти, корысти, мщения, насилия, непризнания чужих прав и за собой никаких нравственных обязанностей, с горделивым требование свободы преступлений..." Стихию разрушения и тирании, а не освобождения усматривает автор в политической и революционной борьбе: "Протестуя против стеснения свободы, они никакой свободы не признают не только за своими противниками, но даже и за своими сотрудниками, не говоря уже о целой стране, о всех тех, которые не желают принимать участие в борьбе. Никакой тиран не может сравняться с ними в презрении к правам личности на свою свободу и свое имущество! Никакой тиран не позволил бы себе лишать целую страну, не разбирая виновных и невиновных, свободы передвижения, свободы корреспонденции, свободы слова, свободы печати, как они то делали во время железнодорожных, почтовых и телеграфных забастовок, во время "бойкотирования" промышленности, торговли, общественных собраний и печатных изданий". Одной из самых тлетворных Неплюев считает идею об отделении Церкви от государства: "Это стало одним из пунктов всех либеральных программ, стремящихся к отделению церкви от государства. Их идеалом является церковь, чуждая государству, равнодушная к его духовным интересам, и государство, враждебное церкви, в чем они вполне единодушны не с русским народом, а с современной Францией, союз с которой принес нам так мало пользы в годину национальных бедствий".
Тем паче к теориям наподобие толстовской Неплюев относится пренебрежительно, как к "духовной проституции, ничего общего не имеющей с христианством". Ему претит "покладистая уживчивость со всяким злом и злыми, нелепое непротивление злу, сочувствие нераскаянным преступникам, отрицание права законного суда будто бы во имя любви". В этике Неплюева "братское" с "небратским" отделены одно от другого, и сострадание, милосердие, помощь предназначаются, в первую очередь, тем, кто не мирится со грехом, желает духовного преображения и принимает нравственные обязанности.
Велико неприятие Неплюевым "актуального политического мышления", приноравливания к требованиям общественного мнения и, в частности, к необходимости заниматься публично-демонстративной благотворительной работой, о которой автор отзывается как о бессистемной. "Необходимо выяснить и громадную разницу между христианской нравственностью, основанной на разумной любви к ближним при свете любви к Богу "всем разумением", требующей стройной организации жизни, труда и отношений на основе христианского милосердия и нелицемерного братолюбия, являясь таким образом разумной основой, нормальной правдой христианской жизни и христианских отношений, с теми ходячими понятиями о требованиях христианской нравственности и христианского милосердия, которые оклеветали веру, оглупили ее до уровня несбыточной утопии и благоглупости, находящейся в полном противоречии с законными требованиями здравого смысла, уверяя, будто христианская нравственность удовлетворяется бессистемной благотворительностью, довольствуясь применением отдельных сентенций к строю жизни, ничего общего с ней не имеющей, и к людям, не признающим за собой никаких нравственных обязанностей. Именно во имя этого ложного понимания предъявляют к верующим самые нелепые требования вроде обязательной благотворительности в форме нелепого бросания подачек в бездонное море неупорядоченного хаоса жизни и наивного вычерпывания ковшиком моря зла и страданий, ничего не делая для того, чтобы из этого хаоса зла и страданий создать стройный мир добра, напротив, с полной уверенностью в праве людей, не признающих за собой никаких братских обязанностей, предъявлять братские права ко всем", – пишет он.
Неплюев опасается политизации Собора. Церкви, "освобожденной от крепостной зависимости" (разумеется, от подчинения государственному чиновничеству), не подобает подчинять себя новомодной общественной конъюнктуре. Неплюев призывает "не брать примера с политиканствующих "детей мира сего", которые неизменно руководствуются "лукавыми мудрованиями" о целесообразности и требованиями практического оппортунизма, задаваясь при этом целями чисто земными", но руководствоваться единственно соображениями веры и совести.
Бросание денег в пучину общественного неустройства или "рутины жизни", как любит выражаться автор, является делом не только бессмысленным, но даже и вредным, так как внушает представителям социального дна ложное убеждение в возможности требовать денежных подачек, предъявлять права, не признавая обязанностей. В бессистемных делах милосердия Неплюев усматривает "карикатуру христианства, наивную попытку подкупить Бога, а в худшем случае и безнравственного дела подкупа общественного мнения". Вместо этого братства, создаваемые повсеместно, должны стать примером жизни на добрых началах и тем привлекать в свою сторону души, видящие разительное отличие стройной их организации от хаоса и корыстной борьбы окружающего мира.
К тайне рождения радостного добра
Кипучая активность "воздвиженцев" вызывала определенную настороженность. Были и кривотолки, и недоброжелатели, включая самых влиятельных, таких как обер-прокурор К. Победоносцев. В церковных делах редко случалось, чтобы инициативу держали миряне и деятельность братства протекала в новаторских формах. На память приходили примеры движений, боровшихся за обновление религиозно-нравственной жизни и пришедших к разрыву с Церковью и уходу в сектантство. Хлысты, скопцы, духоборы, молокане, а во времена Неплюева "духовноединцы"-толстовцы и чуриковцы – каждое из этих движений по-своему претендовало на преодоление рутины церковной жизни, возвращение к простоте и возобновление силы Божественных обетований. За происходившим в Воздвиженском братстве поэтому следили с пристрастием, как бы под увеличительной лупой силясь отыскать уклонения в "неплюевщину".
Николай Николаевич сознавал опасность разъединения с Церковью и блюл братство, не допуская замыкания в своем кругу, в специфическом образе учения и прибегая к совету духовно опытных лиц, например, старца Варнавы Гефсиманского. Он не дозволял братьям нерассудительного и фанатичного следования за собой, как и себе самому – почивания на лаврах "избранника" или "посланника", возвещающего непререкаемую истину.
Тем не менее, значение Неплюева в Воздвиженском трудовом братстве не могло не быть особым. Как автор и архитектор всего замысла, на капитале и землевладении коего строились материальные организация и благополучие, Николай Николаевич ощущал конечную свою исключительную ответственность. Вряд ли мог найтись кто-нибудь еще, могущий эти ответственность и понимание замысла по-настоящему разделить. В основном из-за этого раз за разом происходили досадные размолвки со священниками-духовниками. Сказывалась разница взглядов на цели духовного совершенствования, способы разрешения возникающих в братстве проблем.
Неплюев– безусловный талант, человек грандиозного ума, виртуоз, интуитивист, религиозно одаренный, воин духа, человек богатейших и разнообразнейших способностей, нянька и пестун чужой самостоятельности, ангел заботы о Воздвиженском братстве, радетель о нравственных и трудовых успехах его членов. Для того, чтоб полнее отдаться делу строительства братства, ему пришлось самому выбрать путь безбрачия.
Сила дидактики Неплюева исключительна. Достаточно посмотреть ежегодные "Отчеты блюстителя о жизни Трудового братства", написанные, как говорит сам Николай Николаевич, "кровью сердца", чтобы удостовериться в чрезвычайной и беспрецедентной "инвестиции" сил разума, воли и чувств в отдельно взятое начинание. Братство трактуется им в качестве "Божьего дела", а нравственная риторика "рождения Духом", "преображения", "пробуждения" временами приобретает весьма и весьма экспрессивный характер, представляя некую аналогию западного ревайвелизма. Под воздействием наставления Неплюева горы сдвигались, как образно он говорил. Медленно и мучительно замысел братства раскрывался для многих. "Самодовольные во зле", "робкие на добро" обретали вкус совместному деланию, к открытым и честным взаимоотношениям.
Педагогическая система Неплюева опирается не на принуждение или запугивание (хотя угроза исключения из братства в качестве последней меры должна была вызывать страх). Неплюев ставит перед собой задачу более сложную: с настойчивостью он проникает в тайну рождения невынужденного добра, добровольной дисциплины, приносящей себя для общего блага.
Многое потом позаимствует от этого А.С. Макаренко в практике построения коммун для трудных подростков. В Куряже и Броварах – широкое самоуправление, товарищеские советы на манер Воздвиженской братской Думы и братских советов. Эффективное хозяйствование, новые технологии: у Неплюева это многопольное земледелие, машины, племенное разведение и селекция; у Макаренко – фабрики, выпускающие знаменитые на всю страну электродрели и фотоаппараты по германской лицензии. Тот же образ положительной социальности, коллектива-воспитателя со специально отлаженной системой отношений, обеспечивающего "огранку" качеств характера отдельной личности. То же неприятие формализма, рутины, авторитаризма и слащавости в духе "свободного воспитания": "Я с отвращением и злостью думал о педагогической науке: "Сколько тысяч лет она существует!.. Сколько книг, сколько бумаги, сколько славы! А в то же время пустое место, ничего нет, с одним хулиганом нельзя управиться, нет ни метода, ни инструмента, ни логики, просто ничего нет. Какое-то вековое шарлатанство"...
"Дети – цветы жизни", однако многие не дали себе труда задуматься над этими словами, из которых не следует, что "нужно цветами любоваться, ахать, носиться, нюхать, вздыхать". Та же патетика трудовой аскезы, общего дела, тот же призыв к активной дисциплине, или, по выражению Антона Сергеевича Макаренко, "дисциплине борьбы и преодоления", та же принципиальность и воодушевленное творение новой жизни путем дачи самоотверженного педагогического примера. Та же "требовательная любовь": чем больше уважения к человеку, тем больше требований к нему. И то же, что и у Неплюева, желание "сдвигать горы": мечтой Макаренко становятся педагогика и андрагогика (наука о воспитательном воздействии на взрослых), поставленные на общедоступную основу, в виде универсальных технологий обеспечивающие гуманитарный и нравственный прогресс целого общества.
Надежды и тупики социального реформаторства
Оборотная сторона исключительных способностей – сама их исключительность. В какой мере присутствие, как выразились бы теперь, "харизматической личности" содействовало Воздвиженскому трудовому братству, настолько же отсутствие соразмерных фигур делало проблематичным повторение успеха в других местах.
В последние годы жизни Николая Николаевича занимает идея создания Всероссийского братства: "Эти трудовые братства, когда они покроют всю нашу страну, станут здоровыми живыми клетками живых организмов государства и Церкви поместной". "Мирное благоденствие, осуществленное нами на лоне нашего Трудового братства, могло бы быть осуществлено на лоне каждого прихода, в каждом селе, в каждой рабочей ассоциации любого города".
Но напрасно Николай Николаевич уверяет: "То, что мы делаем, могут делать все". Его слушают, аплодируют и снова Неплюев принужден все делать сам. В 1906 году в Киеве он собирает сторонников, пытаясь наладить работу комиссии по выработке Устава. Едва взявшись за дело, комиссия распадается. Нет лидеров, нет жаждущих подвига. Неплюев не прекращает попыток, пишет проект Устава и конце 1907-го везет его в Петербург. И снова его ждет разочарование. Неплюев сознает тупик, заболев гриппом, через силу дочитывает лекции в Санкт-Петербургской духовной академии, едет к себе в Воздвиженск и спустя месяц умирает.
"Рутина жизни", против которой боролся Неплюев, умеет ждать. Попробуй ее отрицать, когда она тебя отрицает, и баста!
Он многое рассчитал. Во Всероссийском братстве должны были принять участие разные стороны: государство даст правовую основу, предприниматели финансируют, дворянство наделяет землей, священнослужители духовно направляет, и народ радостно включается в строительство нового, оздоровленного нравственно общества. Не хватает всего ничего на Россию: тысячи-другой неплюевых!
Еще два десятилетия Воздвиженское братство просуществует без своего основателя. А.И. Фурсей, ученик Неплюева, пишет: "То, что вне Братства считается явлением заурядным: пьянство, воровство, супружеская неверность, кокетство женщин, соблазненные и покинутые девушки, незаконнорожденные дети, все это, мы имеем право сказать без похвальбы, – явления небывалые на лоне Братства".
Результаты самые положительные, однако нельзя не заметить, что сводятся они, в основном, к культурно-общественным отличиям. Большой замысел о христианском цивилизовании – переустройстве страны и Церкви на общинных началах, нравственном преображении народа и о прогрессе в одухотворенных формах – остался не то что далек от осуществления, но даже не имел заметного идейного продолжения у последователей Неплюева. Сказалась и смена условий: 1917-й, гражданская война, новомученики... Сотворение новой социальности в России совершилось de facto в самых жестоких и грубых видах, которых Неплюев желал всеми силами избежать.
Но есть, кроме того, еще горестная закономерность, общая для социального реформаторства. Проходит немного времени, и затухает неплюевский импульс. Педагогическое новаторство Макаренко, когда жизнь била ключом и, казалось, дорога в будущее открыта, оставляет после себя только слабый след. Перезревают и клонятся в упадок замечательные коллективные начинания эмиграции. Короток век церковных общин, собранных вокруг известных проповедников. Хотим мы или нет, в успехе-неуспехе социальных коллективных исканий велика роль субъективного фактора и преходящих социально-исторических условий.
"Исторически сложивший порядок" в Церкви и жизни народной, о котором Неплюев пишет остро критически, видя в нем недоразумение, сочетание нелепостей, на поверку оказывается небезосновательным. Пресловутая "рутина" отобразила в себе объективную разность в человеческих способностях. Она выражает ту меру, в какой наши воля и разум способны "цивилизовать" сами себя и в какой Божий закон может осуществиться на бренной земле. Героизм и талант вынуждены с этим считаться.
Низкое качество взаимоотношений преследует коллективные начинания православных. Возвышенная моральная риторика, идейность и дисциплины обладают только ограниченным действием и не в силах переломить этого. Парадокс, но "революции духа", имевшие в том числе широкие социальные последствия, происходили в апостольский век, в "золотой век" византийских святых отцов и в период Сергиевского возрождения на Руси. И это было то самое время, когда людям становилась доступной перспектива, противоположная социал-реформаторской, – когда открывалась дверка вглубь собственного сердца.
Неплюев сегодня
Более ста лет прошло с эпохи Н.Н. Неплюева. О чем скажут теперь нам его работы? Цивилизационная развилка давно пройдена, вслед за другими странами Россия в ХХ веке пережила секуляризацию, из православной (пускай и номинально во многом) монархии сделавшись светской республикой. Просвещение более не вдохновляется Божественными заповедями, а прогресс трактуется в сугубо материальном и политическом смысле. Общества увлечено индивидуальными возможностями, отношения в нем хаотичны и холодны. Обязательства, взаимная связанность членов коллектива рождают неудовольствие и тревогу, тем более постулаты Воздвиженского братства – совместное ведение хозяйства, предпочтение общих интересов, внешняя дисциплина и регламентация частной жизни – в наше время расценят как вопиющие нарушения личной свободы. Готовность напряженно трудиться, экономия, закалка, умение довольствоваться малым, простыми жизненными условиями, также окажутся непопулярны. Жизнь нашего современника протекает на значительно более благоустроенном фоне. Из-за этого плохо понятны трудности, надежды и ухищрения поколений прошлого – проявления логики коллективного выживания.
Однако искания Неплюева близки и понятны всякому, кому доводилось выстраивать отношения в коллективе, отвечать за общий результат. Прочитывая страницы "Отчетов блюстителя о жизни Трудового братства", живо сопереживаешь автору. Задачи организации приходской жизни, построения семей, педагогики по-прежнему стоят перед нами. Один из наболевших вопросов церковной жизни – возможность христианам жить вместе, на более сплоченных началах.
"Тоску по силе добра" ощущают многие. Трудна жизнь любой, самой малой общности: православной школы, предприятия, благотворительного учреждения либо даже православного домашнего круга. Случается, негативный моральный климат, формализм управления выталкивают человека прочь из церковного коллектива в светскую сферу. Семьи православных, бывает, тяготеют к мирскому строю жизни, сталкиваются с неспособностью поддержать внутри себя собранный, дружный настрой. Каждый предпочитает "самореализоваться" где-нибудь по отдельности – благо, современный мир предлагает множество способов оберегать свои эгоистические интересы. Воспитание детей бессюжетно и представляет родительские случайные суетливые попытки, "латание дыр", по слову Неплюева. Непросто бывает найти отклик у прихожан по самым неотложным вопросам, организовать их на какое-нибудь практическое дело. Все это и впрямь позорно. Православным лучше, чем кому бы то ни было, известно о важности служения и взаимоподдержки, внутренней брани со своими недостатками: ленью, корыстью, раздражительностью. В органическом единстве тела Христова – основание Церкви. "Взирая на единство Святой Троицы, побеждать ненавистную рознь мира сего", – такова выраженная преподобным Сергием Радонежским лаконичная жизненная программа христианина.
В конечном итоге, прав Неплюев: без положительной социальности, хотя бы отдельных малых ее формах, встает под вопрос само исповедание веры и проявление добродетели. "Вне Братства необходимость самозащиты мотивируется возможностью крайнего злоупотребления окружающим обществом кротостью, великодушием и смирением христианина, – писал он. – Не так в Братстве. Внутри его не только не необходима, но бессмысленна борьба за существование. Суть отличия Братства от окружающей жизни состоит в замене основы борьбы, основы страха и корысти основой дружной совместной деятельности, основой братолюбия и взаимного доверия".
И так мы естественным образом приходим к осознанию значимости эксперимента Н.Н. Неплюева. Давайте тщательней всмотримся в его философию общего дела и "противоконфликтную" стратегию. Давайте попробуем переосмыслить расслабленную, сентиментальную трактовку христианской любви, взяв за пример более собранную, неплюевскую: "Любовь есть стремление оставаться вместе вопреки всему, что разъединяет". Неопределенность будущего, сходство переживаемого нами ныне общественно-политического момента как переломного еще добавляет всему этому актуальности.
С благодарностью вспоминаем мы имя Николая Николаевича Неплюева и верим, что Господь принял и утешил душу Своего верного труженика в селениях праведных, на лоне вселенского торжествующего, взирающего на доброту лица Господня вечного братства.
|
