Валерий КОНОВАЛОВ Проверка на веру: Андрей Колесников – о том, как верят звёзды культуры и политики Источник: Крестовский мост Макаревич сказал
спасибо – Свежий номер журнала "Русский
пионер" целиком посвящен вере. Как появилась такая идея? – Предыдущий выпуск "Русского
пионера" был посвящен Андрею Тарковскому. Когда мы его готовили, стало
заметно, что люди, которых я просил рассказать о Тарковском, вдруг начинали
говорить и о вере. Очевидно, что как-то их к этому Тарковский подтолкнул – либо
знакомство с ним, либо его фильмы. И тут я понял, что хотел бы сделать темой
следующего номера именно веру, потому что увидел: многие наши авторы готовы
искренне и публично высказаться на эту тему. Так и вышло. В этом
номере очень много колонок. Какие-то из них написали известные
священнослужители: митрополит Волоколамский Иларион, протоиереи Алексий
Уминский, Всеволод Чаплин, многие другие. Конечно, они в теме и все это очень
интересно. Но вот сугубо наш контингент – знаменитые в разных сферах люди,
которые не раз выступали у нас в журнале по разным поводам. Я с ними близко знаком, много общался, а
тут поймал себя на ощущении, что мне необыкновенно интересно узнать, что же они
думают об этом. Тем более что иногда это оказывалось совершенно неожиданным. И
понял, что для них это очень важно. Вера Полозкова, например, очень долго и
непросто писала свою колонку, но она ни разу не сказала: давай все бросим, а я
напишу что-нибудь в другой номер, наоборот, просила: дай мне еще день, ночь.
Она очень хотела высказаться. Значит, есть такая потребность. И то, что журналу
удалось ее уловить, я считаю нашей победой. – Что же оказалось неожиданным? – Я уже привык к тому, что читаю колонки
Ивана Охлобыстина просто с наслаждением, но тут он неожиданно даже для меня
сказал нечто такое, чего до этого не говорил не только публично, но, я не
исключаю, и самому себе. Очень откровенно о том, как же это трудно и непосильно
– верить по-настоящему. Эту колонку я читал раза четыре. Иногда находил там
кокетство, а потом понимал, что нет, все честно. И колонка Андрея Макаревича произвела на
меня сильное впечатление, потому что он как раз был не склонен исповедоваться,
хотел придержать свои мысли при себе. И я сказал ему: ты напиши какую-нибудь
историю, которая, на твой взгляд, говорит об отношении к вере. Он потом сказал
спасибо, потому что рассказал историю, из которой, как мне кажется, понятно
гораздо больше, чем если бы он напрямую о вере стал рассказывать.
Хотел второй раз
креститься – А у тебя самого изменилось что-то по
отношению к вере за последние годы? – Изменилось очень многое. Если раньше я
чувствовал себя на пути к Богу – а ведь путь этот может затянуться на всю жизнь
и не каждый его проходит, – то сейчас, пожалуй, могу сказать, что да, я этот
путь прошел. Конечно, хотелось бы бывать в храме чаще, но теперь для меня
очевидна необходимость Церкви, а ведь многие интеллектуальные люди говорят: у
меня Бог в душе, мне Церковь не нужна. А ведь на самом деле – нужна. – Ты с детства крещен? – В поселке Семибратово, где я родился и
провел первые и лучшие 16 лет своей жизни, при советской власти не было храма.
Он был неподалеку, в селе Никольском, в четырех километрах. Там крестилась моя
мама. А что меня крестили, я долгое время не знал. Мама – человек прямой, но
тут ей удавалось уходить от ответа. Потом я спрашивал: послушай, почему ты от
меня это скрывала столько лет? Она говорит: потому что мы жили в другой стране
и я боялась тебе навредить. Из тех же соображений мой отец долгое время не рассказывал
мне, что его отца раскулачили и расстреляли. Но вот все изменилось. Сейчас в
Семибратове самое красивое сооружение – это храм. А мне захотелось покреститься
уже сознательно. Я поговорил об этом со священником. И он сказал, что
креститься можно, если человек не уверен, что был крещен в детстве. Если,
например, рассказов мамы мне недостаточно для ощущения того, что я
действительно крещен. Но потом я подумал, что рассказов мамы достаточно: она
никогда в жизни меня не обманывала, да и не могла она меня тогда не окрестить,
я же поздний ребенок. Она меня родила в 42 года, после того как нелепо погиб
мой старший брат, которому было семь лет. И если бы не эта трагедия, я бы,
наверное, не появился на свет. А мама как человек верующий, конечно, хотела
защитить меня крещением. Грешат и каются – Тебе много приходится общаться с людьми
во власти. Там отношение к вере меняется? – Все так же, как и прежде: грешат и
каются. Хотя там тоже люди разные. Вот про одного человека я могу сказать, что
считаю его своим близким товарищем, поэтому принципиально о нем никогда ничего
не пишу. Так вот за последние лет 15, что мы с ним знакомы, он, мне кажется,
тоже прошел очень большой путь в этом направлении. Например, во многом
благодаря ему было принято решение о сносе в Кремле 14-го корпуса и
строительстве храмов, хотя идея, конечно, принадлежит Путину, без Путина это
никогда бы никто не сделал. Но я понимаю, какой вклад внес этот мой товарищ. И
сам он мне говорил: знаешь, столько всего было за эти годы, а главным я считаю вот
это решение. – Во время постоянных поездок с
президентом не появляется ли в последнее время больше возможностей для молитвы
в храме? – Нет, не появляется. Больше скажу. Я
вижу, что сам Путин использует каждую возможность, чтобы зайти где-то в храм.
Но в подавляющем большинстве случаев это делается без журналистов. И что там
происходит, как происходит – это его личное дело. Именно поэтому у меня, например, такие
командировки спрессованы, как правило, в бесконечную цепь событий, переездов и
ожиданий где-нибудь точно не в храме, а скорее в какой-то областной
администрации. А в храм не получается. Именно потому, что туда он ходит один и
никого с собой не берет. Впрочем, иногда бывают случаи. Вот последний раз мы
были в Севастополе, там открыли после ремонта храм, и Путин там очень надолго
задержался. Тут и у меня появилась возможность побыть в храме. Но это
исключение. Чаще всего он идет в храм один. – Речь идет о поездках по стране? – В первую очередь да. Но вот когда после
первых двух сроков Путина у меня спрашивали, какое главное, по-моему, дело он
за это время сделал, я говорил: первое – это объединение Церквей, Московской и
Зарубежной. Тогда мало кто понимал, что и для него это было главным. А ведь
проблема казалась совершенно неподъемной. Я помню первую встречу Путина с
митрополитом Лавром в Нью-Йорке и все, что за ней последовало. И я был уверен,
что это главное его достижение, ну и еще прекращение войны в Чечне. Но для
истории останется прежде всего объединение Церквей. А если бы меня сейчас спросили, я бы
ответил немного по-другому. Добавил бы Крым, Олимпиаду. Но и в этом списке
осталось бы объединение Церквей.
|
