Лев Майский, рассерженный прихожанин Путин, Сирия, православие или причуды паркетной журналистики У ветерана "кремлевского пула" Андрея Колесникова есть несколько стилистических приёмчиков, которые он использует все десять лет своей беспорочной службы в кремлевском пуле. Самый простой – пресловутое "остранение". Автор прикидывается дитем неразумным, которому неведомо, о чем он пишет и с кем имеет дело. Получается незамутненный и вроде как свободный взгляд.
Вот и в репортаже о встрече президента Путина с Патриархом Кириллом, а также с главами и представителями пятнадцати православных Церквей со всего мира автор прикинулся Форестом Гампом. Он вроде как не знает, кого видит перед собой и с кем встречается президент. Какие церкви, какое православие? А заодно не имеет ни малейшего понятия, о каком таком истреблении христиан на Ближнем Востоке толкуют эти "люди в черном". Получилось до слез забавно. Миленький заголовочек: "В Кремле помолились о всея Сирии". (Читателю на самом деле посылается сигнал: поскольку Кремль – вечный антагонист "Коммерсанта", то если в этом самом Кремле молятся за Сирию – значит, мы, читатели "Коммерсанта", эту самую Сирию ни в коем случае жалеть не должны.) И такой вот подзаголовочек: "Владыки мира обсуждали с Владимиром Путиным угрозу исхода христиан с Ближнего Востока и исчезновения двух митрополитов". (На самом деле речь идёт об истреблении верующих и о захвате заложников, но куда менее страшные слова "исход" и "исчезновение" посылают читателю сигнал – автор смеется, а не сопереживает, можно расслабиться.)
 |
"Владыки мира"... Президент, прилетев на вертолете, "чудо явил"... Полное остранение, автор как будто смотрит на все голубым советским глазом, для которого владыки бывают только в сказках про старика Хотабыча, а чудеса происходят только от "чудо-машин". Дальше Колесников, словно толстовская Наташа Ростова на балете, видевшая в танцовщике не артиста, а "мужчину с голыми ногами", видит в присутствующих только потенциальных потребителей угощений и вин, поданных предстоятелям церквей (Колесников не забывает выписать марку – Chateau Tablot). Оно и понятно, для такого взгляда еще у народа, давшего миру это самое "шато табло", было соответствующее выражение: "Для камердинера – нет великого человека". Как полковник Коржаков различал в воспоминаниях своих многочисленных клиентов по мягкости-жесткости предложенных ему для лежания диванов, так и Колесникову доступны только низменные различия между персонажами, все горнее вычеркнет даже не редактор – он сам постарается...
Дальше автор (вот несвятая простота!) мило интересуется у Патриарха Александрийского Феодора, "правда ли, что есть опасность цивилизационной катастрофы в результате опустошения Ближнего Востока с точки зрения присутствия христиан".
Этакий, знаете, псевдо-зощенковский стиль: "опустошение с точки зрения", "продвижение на семейном фронте"...
Когда же патриарх отвечает автору, рассказывая о двух митрополитах, взятых в заложники еще в апреле этого года в той части Сирии, которую контролируют боевики, Колесников и тут не может не съязвить: Путин, мол, предложил "великолепный механизм" для их поиска. О том, что главы церквей приняли обращение по поводу этой трагической ситуации, а также о том, что каждое слово об этих двух пропавших ловят тысячи людей по всему миру, Колесников предпочитает не говорить. Куда интереснее ему писать про малину и семечки, которыми потчевали иерархов.
Вечно остраненный, вечно ироничный – кто он, Андрей Колесников? Добрый клоун? Желчный сатирик? Влиятельный шут?
Если клоун, то не добрый, это уж точно. Ведь реакция на трагедию в Сирии в "Коммерсанте" получилась такая же, как когда-то на гибель убитого вовлеченными в земельные спекуляции киллерами московского префекта: Коммерсант тогда вышел с заголовком, что, мол, "префект погиб за родную землю".
Если же Колесников шут, то, может быть, и влиятельный, но только вот точно – не свободный.
Свобода журналиста не в том, чтобы пройтись по списку дежурных оппозиционных вопросов, как это сделал в своем знаменитом интервью с Путиным в "ладе-калине" тот же Колесников. ("Почему вы загоняете в угол Ходорковского?"; "Когда откроется для протестов Триумфальная площадь?" и т.д.) В этой партии все движения шахматистов известны на двадцать ходов вперед, и люди постепенно устают разбираться, кто же в ней играет белыми. Свобода – это предложение альтернатив, это поднятие настоящих проблем, а не камердинерских "коллизий" насчёт мягкости диванов. Источник:
|
